Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

— А каким бы ты хотел видеть это государство? — спрашиваю я, встречаясь с ним взглядом и не в силах отвести глаз. Встречала ли я когда-нибудь такого человека, как он?

Нет.

— Свободным. Демократическим.

Он подносит сигару ко рту, глубоко затягивается и выдыхает облако дыма.

— Мне бы хотелось иметь право голоса. Свободно протестовать, когда я не согласен с тем, что делает мое правительство, и при этом не бояться возмездия. Свободно слушать музыку без страха, что режим обвинит меня в поклонении Западу и за это бросит в тюрьму. Я не хочу целыми днями оглядываться через плечо и гадать, а не является ли мой сосед сотрудником тайной полиции. Не хочу подозревать, что один из моих студентов приходит на лекции только за тем, чтобы шпионить за мной, и если я случайно скажу что-то не то, за мои слова меня арестуют или того хуже.

По спине у меня пробегает холодок. Именно об этом предупреждали мои двоюродные бабушки.

— Я хочу иметь что-то свое, — продолжает Луис. — То, что правительство не сможет отнять у меня, то, что принадлежит только мне. Если мы уедем, правительство войдет в наш дом и произведет инвентаризацию всего имущества, чтобы убедиться, что мы ничего не взяли с собой. Мы не владеем мебелью, предметами, которые были в нашей семье на протяжении многих поколений. Даже фотографии в рамках на стене, сделанные моим дедом, нам не принадлежат.

Желание взять его за руку, чтобы утешить, так сильно, что я протягиваю руку, прежде чем успеваю опомниться. Я отдергиваю руку, мои пальцы сжимаются в кулак. Между нами особая связь, и он не может этого не чувствовать.

Женат. Он женат, Марисоль.

— Я не хочу ни от кого зависеть. Я хочу сам распоряжаться своей жизнью.

Его слова отзываются в моем сердце.

— Я не хочу быть просто статистической единицей, каким меня воспринимает наше правительство. Еще один продовольственный паек, еще один рабочий, еще один кубинец, который несвободен в своей собственной стране.

Мое сердце разрывается от его слов.

— Мы — послушные маленькие солдатики, которые выживают, не привлекая к себе внимания. Я устал надевать форму и притворяться тем, кем я не являюсь. Я устал избегать свободных мыслей, устал хоронить эти мысли, чтобы они не погубили меня или мою семью. Мне тридцать шесть лет, и каждый мой день — это борьба. Я прилагаю усилия, чтобы пережить новый день и удовлетворить свои основные потребности. Я должен заботиться о бабушке, о моей семье, должен сделать так, чтобы на столе была еда. И у меня из-за этой ежедневной борьбы за выживание просто не остается сил на то, чтобы думать о будущем.

— Как ты думаешь, теперь, когда дипломатические отношения укрепились, ситуация улучшится?

— Надеюсь, что так. Но что может измениться? Мы просто станем обслуживать больше туристов и принимать круизные суда? Как во времена Батисты, когда американская мафия со своими отелями и казино управляла Гаваной, а Голливуд использовал это место как свою игровую площадку? Неужели у Кубы нет никаких шансов стать чем-то большим?

Тень падает на его лицо, и я вижу там синяк. Луис потирает подбородок, опустив глаза.

— В Гаване есть рестораны, которые моя бабушка, когда была маленькой девочкой, часто посещала со своей семьей. Теперь только туристы могут позволить себе поесть там. Мы же гости в нашей собственной стране. Второсортные граждане, которым не повезло родиться кубинцами.

Он поднимает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, в его глазах читается дерзость. Нам, кубинцам, плохо удается долго носить маску смирения.

— Но разве рост туризма — это плохо?

— Я не знаю, — отвечает он усталым голосом. — Будет слишком жестоко, если мы, пройдя через столько испытаний, придем к тому, с чего начинали. Моя семья лишилась слишком многого.

— Трудно на что-то надеяться, — продолжает он. — Конечно, бывали времена и похуже. Когда мы потеряли поддержку Советского Союза, наша жизнь превратилась в ад.

— Ты когда-нибудь уедешь отсюда?

— Здесь мой дом, здесь все, что я когда-либо знал. И в то же время жить здесь очень тяжело. Рано или поздно наступает момент, когда нужно решить, стоит ли оставаться или пора уезжать, если оскорблений становится больше, чем радостных моментов.

Все упирается в «радостные».

Уже поздно, и мне пора идти спать. Мне не следовало сидеть в полумраке с женатым мужчиной и вести с ним задушевные разговоры.

Я поставила свой стакан на стол и встала.

— Кристина никогда не понимала, почему я не могу быть здесь счастлив. Почему было недостаточно того, что у меня было? Именно это положило конец нашему браку.