Альфонсо Синьорини - Другая Шанель

ALFONSO SIGNORINI

CHANEL

Una vita dafavola

Перевод с итальянского С. Ю. Рюриковой

© 2009 Arnoldo Mondadori Editore S.p.A., Milano

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2010

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2013

Очарованию несовершенства

Тонкие колечки голубого дыма летят ввысь, перегоняя друг друга, и медленно тают в воздухе. Сигарета выкурена наполовину. На колечки устремлен неподвижный взгляд женщины лет пятидесяти. Ее волосы собраны в пучок, на лице – умелый макияж. Кажется, она вся во власти мыслей, которые вот-вот обратятся в слова. Но пока она не торопится выпустить их, словно напуганная какой-то невидимой силой. Женщина сидит в неуверенной позе, на самом краешке стула, то и дело посматривая на другую даму, постарше. Та удобно расположилась на диване, держа между пальцами забытую сигарету. Ничто не выдает ее волнения, но она вдруг произносит резко:

– Хватит! Не надо говорить мне то, что вы на самом деле не думаете. Я точно знаю – у меня получится. Все вокруг меня считают, что уже поздно. Даже тебя, Манон, снедает страх. Страх, что все в прошлом. Мне вовсе не нужны слова одобрения. Я в них не нуждаюсь. Судя по всему, один лишь Пьер Вертаймер считает, что поступил правильно!

Та, кого назвали Манон, отвела взгляд от тающего сигаретного дыма, на мгновение ее глаза с жалостью остановились на собеседнице.

– Мадемуазель, – произнесла она едва слышно, – если бы я не верила в вас, меня бы тут не было.

Действие происходит в доме номер 31 по улице Камбон, на втором этаже. Мадемуазель Габриель Шанель, известная всей планете под именем Коко, и мадам Лижур, которую вот уже много лет все называют Манон, говорят о февральском дне 1954 года. Габриель воспроизводит в памяти походку манекенщиц, крой демонстрируемых платьев, цвет и сияние тканей. Особенно четко она видит перед собой образ белокурой Иветт, модели слишком жеманной и, по ее мнению, нагловатой. В тот день Иветт вышла на подиум в пиджаке из джерси, который можно было бы скроить получше, к тому же, черт возьми, сатиновый бант от блузки оказался наполовину спрятан под вырезом.

А Манон кажется, что она слышит гомон толпы. Людей было столько, сколько они не видели с 1939 года. Возвращение великой Коко Шанель стало событием, которое привлекло внимание самой разной публики. Вот они, эти люди, сидят в креслах из золотистого бархата вдоль сверкающего подиума на улице Камбон. Большинство из них – яркие звезды мира моды, мира культуры и искусства. А вот и богатеи, денежные мешки. Снаружи тоже толпа, привлеченная шумным событием. Знаменитые лица и шляпки, ценой в тысячи франков, а рядом – обыкновенные люди, которым никогда не получить входного билета.

Пятое февраля – великий день! Созданный через преодоление, ценой невероятной трудоспособности. Коко Шанель сняла корону в далеком 1939-м, когда над Парижем, скрипя и лязгая, сомкнулись ржавые ставни войны, погрузившие город во мрак. Свет в ателье на улице Камбон погас – впервые в жизни Коко пришлось смириться с тем, что ее будущее предрешено кем-то другим. А ведь она всегда кроила свой завтрашний день, словно очередное платье. Она любила свободу и предпочитала делать только то, что нравится ей самой. Она вся была в этом.

– Пятнадцати лет достаточно, – сказала она самой себе за несколько месяцев до знаменательного февральского дня. – И потом, мне кажется, пора женщинам обрести новую элегантность – комфортную. Наши женщины утратили элегантность.

Теперь ей уже семьдесят один. И она наслаждается результатом своей ссылки, продлившейся пятнадцать лет. За эти годы ей удалось накопить невероятное количество сил и энергии.

– Хотите похоронить меня заживо? – ледяным тоном бросает она Манон.

Верная управляющая всех ее магазинов отвечает взволнованным взглядом. Еще один выстрел, прямо в грудь бедной Манон:

– Что ж, я могу все бросить. Еще раз. Я ведь так уже сделала однажды. Я не боюсь забвения.

Она не просит помощи у своей ассистентки, юной девушки, одетой во все светлое. Она не опирается на предложенную руку, хотя девушка постоянно находится рядом с ней. То и дело приседать, когда за семьдесят, – упражнение, поверьте, непростое. Ноги сгибаются неохотно. Это кажется символичным – жизни никогда не удавалось поставить Габриель на колени. Однако перед своей собственной одеждой ей даже нравится склоняться. Одну булавку она держит губами, вторую – в руке. Эта булавка – словно кисть, призванная нанести последний штрих, возможно, ни для кого не заметный. Коко, великая Коко возится у ног манекенщицы, которая будет демонстрировать одну из ста тридцати моделей, придуманных к возвращению в мир моды. Она приводит в порядок юбку из шелка шантунг. Ее линии бросят вызов послевоенной Франции.