Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

Алехандро снова выругался.

— Я поговорю с ней. Скажу, чтобы была осторожнее.

Он единственный, кого она слушает, и даже это мало что меняет.

— Как долго это будет продолжаться? — Я прислоняюсь к стене.

— Ты о чем?

— Разве ты не устал? Разве ты не хочешь вернуться домой? — Я хватаю его за руку и смотрю ему в лицо в надежде увидеть того брата, которого знаю уже девятнадцать лет.

В его глазах я вижу боль.

— Разве я могу? Что мне теперь делать?

— Мы же твоя семья. Мы любим тебя.

— А они меня любят? Возможно, Беатрис, Изабель и Мария меня любят. А наши родители? Он вышвырнул меня вон.

— Ты пытался убить президента, — шепчу я. — А что он должен был делать?

— Понять меня.

— Ты пытаешься разрушить то, что для них является смыслом жизни. Ты хочешь лишить нас нашего наследия.

— Это не то, чем можно гордиться.

— Ты так думаешь, а они считают иначе. То, что ты хочешь разрушить, они стремятся сохранить.

Он вздыхает. Я вижу, как осунулось его лицо.

— Ты думаешь, я этого не понимаю? Думаешь, я не вижу, что мы неизбежно становимся врагами?

— Это всего лишь политика, — возражаю я.

— Нет, это не так. Уже нет. Теперь это часть меня самого. И я не могу лишиться этой части. Я не могу снова стать избалованным принцем, который должен унаследовать сахарную империю, построенную на крови и поте других людей. Я не могу. — Он отрывается от стены, разочарование отражается на его лице. — Скажи Беатрис, что я встречусь с ней здесь завтра в полдень.

— Алехандро…

— Я больше не могу ждать. И помни мои слова: этот парень тебе не подходит. Держись от него подальше. — Он наклоняется вперед и быстро обнимает меня. Он так сильно похудел. Чем он питался? Где жил все это время? Как же он выживет сам по себе?

— Алехандро, подожди.

Он резко отпускает меня и бросается прочь, его шаги ускоряются. Мой родной брат почти убегает от меня, от этого мне становится очень больно. Проходит несколько минут, прежде чем я снова могу пошевелиться. Я стою на тротуаре, с одной стороны от меня особняк, который своим внешним видом немного напоминает мавзолей, а с другой — родной брат, который хочет разнести этот особняк на мелкие кусочки.

Прошло несколько недель. Алехандро больше не появлялся, а моя жизнь представляет собой череду обычных событий, перемежающихся судьбоносными встречами с Пабло. Я не знаю, какие именно у него дела в городе, но каждый раз он прокрадывается в Гавану словно вор в ночи, и мы проводим вместе всего несколько часов, прежде чем он снова уходит. В графике его приездов нет никакой системы, по крайней мере я ее не вижу. Хотя, вероятно, если бы я внимательно слушала новости, то смогла бы отследить закономерность, но умышленно не делаю этого. Есть вещи, в которые я не хочу вникать. Иногда он проводит в Гаване несколько дней подряд, и у нас получается встретиться один или два раза, а иногда мы встречаемся всего на несколько минут.

Когда мы вынуждены расстаться, письма позволяют мне сохранить с ним связь. Письма поддерживают наши отношения в промежутках между нашими встречами на набережной, между походами в кино, куда он два раза меня приглашал, и нашими тайными обедами.

Когда мы встречаемся, я ощущаю некоторое напряжение, которое полностью отсутствует в нашей переписке. Письма позволяют нам делиться друг с другом самыми сокровенными мыслями, и мы, страница за страницей, становимся ближе. Когда мы расстаемся, я прокручиваю в голове его слова, придумываю воображаемые диалоги, я думаю о нем постоянно, в моих мечтах создаются образы самых сокровенных моментов, которые могут быть в жизни человека. В письмах наш роман развивается так же бурно, как и в редкие моменты наших встреч. Есть Пабло, который сжимает мою руку и идет со мной вдоль берега океана, а есть Пабло, который живет в моем воображении. Иногда эти образы совпадают. Однако, как бы жадно я ни впитывала его слова, тревога не оставляет меня.

Мое счастье омрачают реалии нашей жизни. Моя семья никогда не примет его. Его друзья скорее всего никогда не примут меня. Если Батиста не падет, Пабло не будет жить в Гаване. Если Батиста падет и мятежники добьются успеха, что будет тогда? Они объявили войну нашему образу жизни, нашему богатству, они осуждают семьи, подобные моей, и призывают кубинский народ восстать против тех, кто стоит у власти. Из-за них моя семья раскололась, и я боюсь, что эта рана никогда не заживет.

— Ты сегодня тихая, — говорит моя лучшая подруга Анна, сидя напротив меня и потягивая газировку. Мы обедаем на улице, в ресторане неподалеку от площади Пласа-Вьеха. Мы с Анной ровесницы — между нами разница всего девять месяцев, и всю жизнь мы живем по соседству. Наши родители дружат, семьи занимают одинаковое положение в обществе, и наша дружба развивалась тоже очень естественно. Мы, будучи маленькими темноволосыми девочками, играли вместе на заднем дворе и замышляли приключения, которые не выходили за пределы высоких стен, окружающих наши дома. Я близка со своим братом и сестрами потому, что мы связаны друг с другом крепкими узами крови, но есть определенная свобода в том, чтобы иметь подругу, с которой можно быть самой собой, вести себя так, как хочется, не опасаясь нарушить порядки, установленные в нашей семье.