Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

— Извини, — отвечаю я. — Надеюсь, тебе не слишком скучно со мной.

У нас такая форма дружбы, при которой нет необходимости заполнять паузы. Мы довольны тем, что находимся в обществе друг друга, но сегодня, боюсь, я перехожу все границы.

— Меня одолевают разные мысли.

На днях Алехандро зашел на кухню и встретился с Беатрис. Он всегда был любимцем персонала; неужели они догадываются, в чем истинные мотивы его отсутствия? Поддерживают ли они его дело? Если Фидель придет к власти, их жизнь, вероятно, станет лучше.

— Вовсе не скучно. Думаешь о брате? — спрашивает Анна с сочувствием в голосе.

Думаю о брате и о Пабло.

С каждым днем, с каждым мгновением я все больше и больше влюбляюсь в Пабло. Мне кажется, что он внушает мне благоговейный трепет. Его убеждения, его страсть, его ум. Он такой решительный, такой целеустремленный, его самоотверженность достойна восхищения, даже если мы расходимся во мнениях относительно того, что лучше для будущего Кубы.

Я всегда все рассказывала Анне, но сейчас я не могу сказать ей всей правды — ни о моем брате, ни тем более о Пабло. Я хочу защитить ее, да, но я также боюсь, что она осудит меня за то, что я связалась с одним из них. Ее семья не так близка к президенту, как моя, но все же. На Кубе сейчас воздвигаются воображаемые стены, которые разделяют семьи и друзей.

— На днях брат приходил к нам, — отвечаю я. — Он не очень хорошо выглядит.

В свое время я рассказала Анне не ту версию произошедшего, которую всем поведали родители. Я ей сказала, что Алехандро ушел из дома после ссоры с отцом. Возможно, она догадывается обо всем остальном, но, будучи хорошей подругой, просто не задает лишних вопросов. Хотя, кто может знать наверняка?

Ее глаза расширяются.

— А твои родители были дома?

— Нет, они за городом. На одном из заводов отца произошла забастовка, и он сейчас пытается урегулировать проблему. А мама сидит на веранде, пьет кофе и играет роль хозяйки поместья.

— Хотела бы я, чтобы мои родители уехали в деревню, — говорит Анна. — Они пригласили Артуро Акосту на ужин сегодня вечером, и я совершенно уверена в том, что они это сделали не просто так.

— Все еще пытаются устроить твою помолвку?

Ее губы кривятся.

— Да, причем с большим рвением. Я завидую вам. Было бы здорово, если бы они хоть ненадолго перестали на меня давить.

— Мне кажется, что Изабель скоро обручится, — замечаю я.

— Неужели?

— Похоже, между ней и Альберто все очень серьезно.

— Вашу маму удар хватит.

У моей матери полно проблем с дочками — одна влюблена в революционера, другая встречается с молодым человеком из неподходящей семьи, а Беатрис — это Беатрис. При таком раскладе Мария — единственная, кто скорее всего не станет серьезным разочарованием, хотя у нее в запасе еще несколько лет, чтобы исправить ситуацию. Я корчу гримасу.

— Возможно. Хотя, если кто-то из нас…

В этот момент площадь взрывается яростным шумом.

ТРА-ТА-ТА-ТА, ТРА-ТА-ТА-ТА, ТРА-ТА-ТА-ТА.

Я замираю, мои пальцы крепко сжимают вилку, а моя рука застывает в воздухе. Моему мозгу требуется некоторое время, чтобы осознать, что происходит — хлопки, взрывы машин, выстрелы…

— Ложись, — кричит Анна, выводя меня из ступора. Вокруг нас люди кричат и визжат, плач наполняет площадь.

ТРА-ТА-ТА-ТА, ТРА-ТА-ТА-ТА, ТРА-ТА-ТА-ТА.

Я съеживаюсь под столом, обнимаю Анну и молюсь, чтобы ни одна из шальных пуль не попала в нас, чтобы они не пришли сюда и не застрелили нас.

Что же случилось с нашим городом?

Все заканчивается так же быстро, как началось. На район опускается мертвая тишина. Я, дрожа, выглядываю из-под стола. Мой желудок сжимается. Люди лежат на земле, прячась за машинами. Со столов попадала еда, на полу возле моего лица валяется кусок хрустящего хлеба, вино окрасило тротуар в темно-красный цвет. Оживленный город затих; никаких признаков присутствия бандитов. Я борюсь с желанием убежать и продолжаю осматриваться.

Где полиция, которая должна появиться и сообщить, что все чисто?

Медленно, словно в полусне, люди начинают вставать. Они кричат и жестикулируют. Мы с Анной поднимаемся с земли. Мои ноги дрожат, колени подгибаются, и я хватаюсь за стол, чтобы не свалиться. Когда я падала, то сильно ударилась ладонью, теперь на том месте, где гравий врезался в кожу, зияет глубокая рана. Рука испачкана соусом. Я вытираю ее льняной салфеткой, которую крепко сжимаю побелевшим кулаком. Мои пальцы дрожат, а меня накрывает волна иного беспокойства.