Михаил Гиголашвили - Кока

Врачиха явилась с огромным шприцем, похожим на кондитерский, из которого выжимают крем на торт.

– Давай, становись! – махнула она, плотно усаживаясь возле ведра с грязью.

Кока взмолился:

– Объясните, что вы со мной будете делать? Я ничего не понимаю…

Врачиха улыбнулась золотыми зубами.

– Сейчас поймёшь! Трусы снимай. Сейчас вкатим тебе в жопу кило грязи, а дальше ты побежишь в зал! Слышишь голоса? Вон туда! Там тебя обмажут грязью и будешь лежать час. Потом сразу выкакать грязь, а то она застынет, плохо будет, задницу порвёшь… Ну, давай, становись на колени, – хлопнула она рукой по замызганной клеёнке.

– Нельзя без шприца? – взмолился Кока, с ужасом поглядывая на громадный железный агрегат.

– Нет, это главное! Снимай трусы, живо! На колени! Калэнно-лактэвой поза! – добавила торжественно по-русски.

Кока взгромоздился коленями на кушетку, всё ещё не понимая, чего от него хотят.

– Ноги раздвинь! Вы же так девочкам говорите: раздвинь ножки, дорогая? А сейчас ты раздвинешь! Ничего, не умрёшь. Десять раз придёшь – и здоров, – шутила врачиха, набирая в шприц булькающую кипящую грязь и обильно обмазывая увесистый наконечник вазелином.

Что-то раскалённое начало внедряться в него, и от умопомрачительной боли Кока застонал.

Врачиха удовлетворённо отозвалась:

– Ассе унда, швило! Ассеа каи! [109] Так надо, сынок! Так хорошо! (груз.) – и медленно впустила горячую до одури грязь, отчего сразу захотелось бежать в туалет.

Но врачиха, ловко вытащив шприц, ткнула пальцем на шум:

– Туда сначала, они знают!

От ужаса, стыда, боли, наготы мало соображая, Кока схватил брюки и рубашку. Грязь горяча, даже горюча!

Врачиха кивнула ему:

– На свою сумку положи, никто не возьмёт.

Пройдя кое-как по скользкому полу, с разбухшим низом живота, он оказался в круглом помещении, тоже с куполом. Шесть морговских цинковых столов. На трёх из них лежали похожие на мумии люди, замотаны до шеи, словно коконы. Пол залит водой. Возле одного стола шуровали две здоровые девки в резиновых перчатках и передниках, заворачивали человека во что-то чёрное, а Коке бросили:

– Иди ложись, где свободно.

Прикрывая стыд, он ждал возле стола. Дрожал, несмотря на жару и пар, исходящий от коконов. Где-то внизу живота лежало что-то горячее, тяжёлое, и он подумал о бедных беременных женщинах, которым приходится со сходным ужасом жить месяцами.

Коконы молчали, уставясь в купол. В полутьме лиц не разглядеть.

Вот девка принесла брезентовую ткань, раскатала её по столу и велела Коке ложиться. Другая подвезла тележку с чаном булькающей грязи. Начали лопатой и пригоршнями зачёрпывать дьявольское зелье и обмазывать им Коку с шеи до ног.

Полностью обмазав его толстым, нестерпимо горячим слоем, они ловко и туго завернули ткань, превратив Коку в чёрный кокон.

Скоро он почувствовал, что тело словно исчезает. Но жарко, душно, тяжко. Кока с отвращением слушал, как один кокон гудит другому, что в жизни к бабам не подойдёт, другой что-то гулко хрюкает в ответ. Звуки отдаются под куполом. Видно, бывшая турецкая баня, они любят эти купола.

От жары Коку развезло. Он отрубился минут на пятнадцать, но скоро грязь, остывая, начала давить на тело, сжимать… И Кока вдруг вспомнил, что грязь ещё надо из себя выпустить… Выйдет ли?.. Не застынет ли?.. А может, уже застыла?..

Но он не решился кричать или звать на помощь, резонно рассудив, что если все лежат, то и он может лежать и ждать, девки же знают своё дело.

Минут через тридцать, когда Кока покрылся колючей давящей коростой, пришли девки, размотали ткань, руками сгребли с тела грязь, велели слезать со стола, обдали водой из шланга, жестом показали: “Иди в туалет, потом в душ!” – а сами завязали ткань с отработанной грязью с четырёх углов, погрузили тюк на тележку и увезли его.

Как ни странно, в туалете всё обошлось быстро и малоболезненно. Он принял душ, попрощался с врачихой – та из-за загородки, под хлюпанье и стоны очередной жертвы, крикнула, чтобы приходил через два дня.

Так он, десять раз подвергаясь термической обработке, избавился от всех болячек, посвежел и ожил. Правда, долго потом не подходил к женщинам, видя в каждой носительницу какой-нибудь мерзости.

– …Вон, танкштеля! – прогнусавил Виля. – Сворачивай!

Они устроились за столиком в садике при автозаправке.

– Давай чего имеешь! – сказал Баран.

Кока вытащил последние полгорошины герыча и катышок кокса.

– Как раз на троих! Ну, вперёд, с песня! – определил Баран, растолок всё вместе и занюхал полоску. – Уф, хорошо, как в бане! Волнами, волнами!