Михаил Гиголашвили - Кока

Елисавета подслеповато поправила простынку.

– Мы? Не знаю. Здесь, наверное. Захария знает.

Йосеф урезонивал:

– Ты одна близкая родня. Кого, если не тебя, просить помочь?

Но Елисавета отнекивалась болезнями и простудой сына.

– Значит, не можешь? Жаль! Когда ты была беременна, Мирьям три месяца у тебя жила, помогала! – не удержался Йосеф от укора.

Елисавета молча полезла в кошель, достала динарий:

– Вот, найми няньку! – Но Йосеф не принял натужного дара.

Захария доел ягнёнка, ковырял в зубах. Вяло кивнул, не проводил до улицы. Смотрел каменным взглядом, что не удивило: а когда было, чтобы законники благоволили к людям? А сейчас, после рождения первенца, Захария и вовсе загордился до небес! Вот что властобесие с человеком творит!

Делать нечего, пришлось оставлять детей на старую Рахиль, хоть та ворчала, что ей неохота смотреть за выводком Йосефа:

– Своего рожайте, тогда буду смотреть! Мне своих дел хватает!

Повозки добраться до Вифлеема не было. Пришлось рано утром снаряжать осла, сажать на него Мирьям, а мужу брести рядом, чтобы осёл, хитрая бестия, не начал лягаться и не сбросил жену наземь.

Путь был утомителен. Мирьям то просила слезть по нужде, то её тошнило, то она теряла силы. Она с трудом держалась на осле, а тот, недовольный тяжёлой поклажей, иногда вставал и не желал идти, сколько Йосеф ни понукал его двигать копытами.

На главной площади Вифлеема возле дома богача-саддукея Аммоса, где переписывался народ из округов, кипела толпа. Людям приходилось долго ждать своей очереди, чтобы войти в дом, к четырём столам с писарями, сказать имя, род, племя, колено, место жизни, чем владеют и уйти восвояси.

Постоялые дворы были переполнены. Не хватало еды и питья. Непрестанно моросил дождик. Повсюду шныряли подозрительные люди. Бродили разносчики, предлагая безвкусные лепёшки. Водовозы гремели бадейками с водой. Римские солдаты время от времени прочёсывали толпу. Люди, издёрганные мыслями о домах, полях, скотине, кричали на жён, а те, в своих чёрных одеждах, как наседки громоздились вокруг площади на жухлой траве, кутались в тряпьё от мороси и кормили чем попало сникших детей. А старики тихо возмущались бестолковостью властей, поминая слова пророков о конце света.

– А то зачем бы им переписывать нас? Для сатаны делается!

Усталые, продрогшие, голодные, Йосеф и Мирьям начали искать ночлег, но на постоялых дворах мест нет – пришлось нанять хлев у какого-то хитрого идумейца, сдавшего весь дом людям, пришедшим на перепись.

Они сложили пожитки, накормили осла и хотели было идти к дому Аммоса, как Мирьям застонала. Судороги задёргали тело. Она осела: боль в животе пошла вниз, захватила пах, ноги. Она поняла:

– Началось! Если умру, сына Иешуа назови!

Йосеф волоком дотащил жену до соломы, а сам выбежал за помощью.

Но хозяин-идумеец только осклабился, хлопнув его по плечу:

– Пусть рожает! На то она и баба! – запахнул балахон и ушёл в дом, откуда всё-таки выбросил Йосефу пару чистых тряпок.

Протяжно замычала одна корова, другая, третья. И слилось это мычание в громкий однотонный звук. Он перекрывал крики и стоны роженицы.

Йосеф принял младенца, завернул его в повязку, снятую с головы, положил в ясли на сено – другого чистого места не было. Мирьям тихо стонала, шевелилась, просила пить. Йосеф подавал ей воду. Слушал писк младенца. Мычали коровы, где-то кричали пьяные гости хозяина да волнами гудела толпа у дома богача Аммоса, где фигляры и фокусники развлекали толпу.

Йосеф попытался на костерке разогреть взятую из дома еду, но каша подгорела.

Постирал пелёнки в чане со старой прокисшей водой, Мирьям выбросила их:

– Куда такую грязь? – И Йосеф покорно сгрёб тряпки в кучу.

Потом, заложив дверь посохом, устроился на снопах.

Вдруг под утро проснулся от какого-то шебуршения – кто-то пытался открыть дверь! Он проковылял до двери, стал слушать. Качали дверь. Йосеф испугался. Воры? Бунтовщики? Иудея полна опасных людей – они режут римлян, людей подбивают на бунт. А у Йосефа нет ни ножа, ни топора. Да и какой из него воин?

Посох дверь не удержал, отскочил. В хлев ввалились люди. Вид неряшлив, грязен, странен. Один – юнец, другой – старец, а третий – чернокожий в тюрбане.

– Что вам надо? Убирайтесь! – закричал на них Йосеф, боясь, как бы эти люди не натворили чего-нибудь с Мирьям и сыном.

Но те подобострастно кланялись, твердя, что они пастухи, сюда привела их звезда, тут ныне родился Спаситель мира и у них есть дары для него.