Михаил Гиголашвили - Кока

Кока с детства постоянно слышал от всех: “ради бога”, “слава богу”, “не дай бог”, “бог дал – бог взял”, “богу богово”, “одному богу известно”, “божья милость”, “у бога под боком”, “боже мой”… И думал: к кому они обращаются? Где он, этот Боже, о ком все так беспокоятся и пекутся? Девочка Цуца во дворе сообщила ему по секрету, что Бог – это огромная медуза, обвитая вокруг мира, но её никто не видит, потому что она прозрачна, и это объяснение показались маленькому Коке вполне разумным…

Он писал, а бабушка, неслышно подходя к столу, гладила его по голове, целовала в макушку.

– Жаль, дед не видит, чем ты занят! Он был бы рад! Этим, конечно, денег не заработать, но душа будет спокойна. Словом спасётся человек! А что надо, кроме этого? Человека можно превратить в животное очень быстро, за пару часов, а чтобы стать человеком – годы нужны, десятилетия! Иным иногда целой жизни не хватает! Ах, блудные дети… Неужели нельзя было без этого?..

– Наверно, нет… Всё путём, бабаня, не дави на кадык! Прорвёмся, едрит-мадрид! Лучше плохо отдыхать, чем хорошо работать! – отвечал Кока тюремным басом, напоминая: – Смотри, подгорят наши микоян-котльет-великан!

– Чтение – колодец, писательство – бездна, хотя музыка и литература – это две вещи, из-за которых стоило появляться на свет! – вздыхает бабушка, уходя на кухню перевернуть котлеты, помешать картошку и соорудить на скорую руку сацебели из томата и кинзы.

– А живопись? – спрашивает Кока ей в спину.

– Я бы обошлась, – суховато отзывается бабушка. – Музыку и литературу человек переживает и проживает во времени, они текучи, в них душа вовлекается, – а живопись и скульптура статичны, их текучесть – только в голове у зрителя, а эти головы часто бывают пусты. Писатели и композиторы ведут читателя и слушателя за собой, а художники и скульпторы предоставляют это самому зрителю, но зритель зачастую туп и глуп, посмотрит, как баран, на картину или Венеру Милосскую, и пойдёт себе дальше. А Баха и Моцарта даже крысы и растения слушают!

– Цвет небесный, цвет бездонный… синий, синий, синий цвет… Дай мне жизнь прожить счастливо, раз не грохнул в цвете лет! – бормочет Кока, сидя на солнышке в галерее и наблюдая, как Лали вытаскивает ковёр, выбивает его палкой, моет из шланга под дворовым краном, драит щёткой и раскладывает сушить, а замкнувший собой цепь в метро Отар тычет из коляски рукой, что-то мычит – наверняка даёт ей ценные советы.

Во двор заходит старый разносчик Илия, его голос знаком с детства.

– Лехви! Лехви! Инжирь! Инжирь!

Разносчик сам похож на сушёную инжирину – ни грамма жира. Поди потаскай на горбу двадцать кило, когда тебе восемьдесят лет! И каждый день спозаранку ехать с мешками инжира в набитом автобусе из Шиндиси в город! И таскать эти мешки целыми днями по улицам и дворам! В жару и холод! Для того чтобы Кока, не сходя с дивана, мог наворачивать сладкие фиги! “Ни фига себе! Где тут справедливость? – думал он, сам удивляясь, что подобные мысли стали приходить ему в голову чаще и гуще. – Человек всю жизнь пашет за копейки, а какой-нибудь депутат-мозгосос, с длинным языком и глазами шеш-у-беш [225] Букв.: при игре в нарды 6:5, в переносном значении – косыми (жарг.). от вечного воровства, гребёт деньги лопатой?!”

При виде кота Шошота и дворовой дворняги Муры, что дремлют, обнявшись, на солнышке, он думает: бывает ли зверям скучно? Уныло? Радостно? Стыдно? Печально? Весело? Наверное, всё как у людей: в детстве и юности – счастье, в зрелости – опыт, в старости – печаль. Но ясно одно: мир божий звери принимают таким, каков он есть, и не стремятся переделать его, чем постоянно занято безмозглое человечество. У зверей нет мимики, нам не понять их мыслей, но что такое любовь, страх, голод – им прекрасно известно! Недаром бабушка строго внушала ему с детства:

– Ты – строптивый стервец! Сколько раз я тебе говорила: не тяни собак и кошек за хвосты! Не пихай их ногами! Это живые существа, как ты и я! Они так же появились на свет, как и мы! Их надо уважать, как и всё живое! Представь, как был бы мир бледен, уныл и грустен без собак и кошек!

– А почему они не говорят со мной, если они, как я и ты? – обижался маленький Кока на кошек и собак, говорящих на тайном языке.

– Они говорят, но по-своему, а ты их не понимаешь, потому что не знаешь этого языка. Вот когда наша курдянка-дворничиха ругает свою непутёвую дочь, ты понимаешь? Нет. А почему? Потому что не знаешь курдского языка – кстати, одного из самых древних. Или еврейского, или турецкого. – А маленький Кока недоумевал: “Мяу-мяу, гав-гав – чего там понимать?” – но раз бабушка говорит, надо верить.