Михаил Гиголашвили - Кока

– Быстрей, зверюга!

Возле управления – воронок с открытой дверцей. Рядом – другой офицер и солдат с автоматом.

– Стоять!

Офицеры что-то быстро сверили по бумагам, вполголоса посоветовались, решили:

– Полезай в “конверт”! – и тычком загнали Коку в воронок, а там – в железный глухой ящик с полметра.

Захлопнули дверцы.

Сколько он сидел в гулкой темноте, в железном холоде и ржавом запахе в наручниках, резавших запястья, неизвестно. Он словно окаменел, хоть и слышал приказы снаружи, топот, ругань конвоя – кого-то буйного вталкивали в воронок.

Лязгнула решётка, буйный орал:

– Чтоб вы сдохли, падлы сучьи!

Кока стал внимательно прислушиваться. Пару раз негромко спросил:

– Нукри, ты здесь? – Но ответом был звонкий удар по дверце:

– Хавальник завалил, не то отхватишь!

Они всё стояли. Он окоченел. Металлический запах железа был остёр. Буйный в голос ворчал, что у него украли курево. Солдаты шикали в ответ, чтоб он заткнулся, не то они живо ему язык в задницу засунут!

Наконец всех погрузили, захлопнули и заперли двери. Завели мотор, и воронок пошёл трястись по улицам.

Ехали быстро. На поворотах Коку заносило на стенку “конверта”, обитую алюминием с острыми дырами, что впивались в тело, – трудно удерживать равновесие со скованными руками. Вспомнился рассказ бабушки об инквизиции, которая сажала людей в шкаф, где были дверцы с шипами вовнутрь, – после закрытия этих дверц от человека оставался кровавый фарш…

Остановка. Железный, долгий, протяжный, как вой волков, лязг.

“Ворота!” – понял Кока.

Опять топот ног, скрежеты, грохоты, окрик офицера:

– Из “конверта” последним веди – большая статья! (Это о нём.)

Слышно, как выводят буйного, – тот опять брыкался и крыл матом солдат, пока не прозвучали чавкающие удары – один, второй, третий, и ругань смолкла. Ещё выводили кого-то…

Наконец отворилась дверца:

– Вышел! Быстрее!

Вылезая по откидной лесенке, щурясь от внезапного света, успел заметить, что воронок стоит во дворике, а вокруг, всюду, – белые стены с колючей проволокой по верхам, башенки с автоматчиками.

Кока прошёл мимо караульных с собакой – овчарка не шелохнулась, только посмотрела на него укоризненно и смущённо отвела взгляд.

Один из солдат указал на лесенку, ведущую в здание с окнами в решётках:

– Туда! Быстрее! – взял у офицера папку и отправился вслед за Кокой, подгоняя его тычками автомата в спину.

У дверей солдат снял с Коки наручники. Растирая затёкшие, горевшие запястья, Кока вошёл в помещение, похожее на ресепшен в дешёвой гостинице. Стойка, шкафчики с отделениями. За стойкой – два офицера мирного канцелярского вида. Что-то перекладывают в бумагах.

Один взял у солдата папку, отпустил его:

– Свободен! – И начал просматривать папку. – Фамилия! Статья!

– Николоз Гамрекели, статья 224, часть первая. – Он уже знал, как отвечать.

– Николоза себе оставь. Фамилия и статья – и всё. Год рождения?

– Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.

Уточнив ещё кое-что по мелочи, кивнул другому офицеру:

– Отправь этого Гамадрила до шмона в пятый отстойник.

Отстойник оказался немногим больше “конверта”. Узкая скамья – ни сесть, ни лечь, только присесть. Изнутри стены, как в воронке, обиты алюминием с острыми дырами наружу, прислониться невозможно.

Кока сел на холодный пол. Уронил голову. Тянуло закрыть глаза и никогда не открывать… А как же весенний Сололаки?.. Крики мацонщика?.. Шум двора?.. Перекличка соседей?.. Запах сирени, чьи упругие головки касались Кокиных окон, наполняя дом волшебным запахом?..

Он сидел, окоченев, одеревенев, пока толстый надзиратель не отворил глухую дверь:

– Вперёд! Вылазь! – и завёл Коку в комнату с голыми стенами.

Решётки на серых от грязи окнах. Яркие лампы освещали мелкий сор по углам. Какой-то белый шкаф. Посреди комнаты – цинковый морговский стол. У стола – высокий худой надзиратель в чёрной форме, рядом второй – пониже и потолще. Из-за слишком яркого света лиц не разобрать.

– Одежду снять! Всю!

Повиновался.

– Встать к стене! Ноги на ширину плеч! Присесть! Пусто!

– Да что пусто, Харя? Ты полезь, проверь! Пусто ему! – заворчал толстяк, но худой Харя зло отозвался:

– Перчаток нет, кончились… Сам лезь, если надо… Давай одевайся! – кинул Коке одежду, которую до этого основательно прощупал толстяк, названный Харей “Сало”.

Ничего не обнаружив в карманах, сделали какие-то пометки в карте, и толстяк Сало приказал: