Михаил Гиголашвили - Кока

Всплыл вечер перед выходом из КПЗ. Дедушка присовокупил к лори домашнюю особую горчицу с мёдом, и они всей камерой уплетали ветчину с прожилками доброго сала, заедая свежим хрустящим хлебом с гуда-сыром и зеленью.

Да, тогда был первый звонок – судьба показала ему тюрьму, а он не понял, пропустил мимо ушей. И вот итог.

Рано утром загрохотал ключ по двери.

– Подъём! Строиться!

Все нехотя заворочались, поспрыгивали с нар. Выстроились в неровный тёмный ряд. Зевали и потягивались, пока гремела дверь, входил офицер, аккуратный, как в кино, читал список сидельцев. Все были на месте. Офицер козырнул и ушёл чётким шагом, а надзиратель Око (вместо одного глаза – серое бельмо) подмигнул здоровым глазом ему в спину – дескать, видали такого?

– И что дальше? – спросил Кока у дяди Абдула.

– В баню поволокут. Одежду прожарят, испортят. Видишь, расплавились в прожарке, когда меня в прошлый раз на следствие вывозили, – показал причудливо оплавленные пуговицы своей рубахи.

– Красивые! Такие в бутиках продаются! – пошутил Кока.

Абдул не знал, что такое бутик. Кока объяснил:

– Это магазины для богатых. Если нормальные штаны стоят пятьдесят долларов, то в бутике они будут стоить пятьсот.

– Те же самые? – уточнил дядя Абдул.

– Может, и те же, правду никто не знает.

– А зачем покупать за пятьсот, если можно купить за пятьдесят? – не понимал счетовод.

– Престиж. Марка. Фирма. Им же денег девать некуда, вот они и хотят друг друга перещеголять: у кого штаны дороже, бриллианты чище и яхта больше. Что ещё с деньгами делать, как не безделушки покупать?

– Э, проклятые деньги!.. Главное, чтоб дома, в семье, еда и тепло были, а за пятьсот долларов пусть дураки штаны покупают! Ох, спина болит! Радикулит! Скорей бы в камеру!

А Кока (отметив, что и Черняшка, и дядя Абдул спешат в камеру) невзначай поинтересовался:

– В камере лучше?

Абдул развёл руками:

– Конечно! Тут что? Ничего! А там всё есть. Знаешь, где что лежит, где кто. Матрас есть, подушка. Твоя ложка-плошка. Если пупкарям… ну, вертухаям бабки давать, всё будет!

– Что будет? Много давать?

Абдул уклончиво ответил:

– Не знаю. За меня жена на воле расплачивается. Прямо вертухаю домой деньги носит. – А Кока вспомнил сходное предложение Сала. “Это у них, видно, так принято – на дом деньги носить!”

– И что за деньги можно получить?

Абдул принялся растирать загривок:

– Ну, мне стали диетический стол давать. На больничку клали несколько раз, по неделе отдыхал в чистой постели, на медсестру смотрел – здесь же живой женский пол не увидишь, только бумажный, для сеансов… ну, порножурналы… Ох, радикулит замучил! От дыма задыхаюсь, астма! А на прогулку не повели из-за бани!

От этого человеческого разговора Кока немного успокоился. У арабов в Париже есть хорошая пословица: “Человек – лекарство человека”. Вот Абдул – его лекарство! Человеку расстрел светит, а он пытается зубы чистить! И вокруг все нормальны на вид, а не какие-то бугаи-бизоны с тату на бритых бошках. “Может быть, как-нибудь образуется? Выживу? Другие же выживают?”

В первый раз пульс жизненной энергии шевельнулся в нём, торкнулся, дал слабые побеги надежды: авось обойдётся – и тут же наплывы тоски поглотили их. Как может обойтись, если слова, что он ничего не знает о наркотиках, следователь даже не удосужился внести в протокол? И когда суд? И сколько сидеть в тюрьме? И потом в зоне? От дыма и свинцовой неизвестности стала гудеть голова.

Помолчали.

В камере-карантине мало разговоров – люди друг с другом не знакомы, все случайные, сидят тихо-мирно. Шлёпают карты. Кто-то чиркает спичками. Течёт струйка воды в неисправном кране. С прихрипом вздыхает старец в вязаной шапочке. Горит бессонная лампа. Места на нарах много – все лежат свободно. Никого чушкарного вида нет – хотя все немыты-небриты-нечёсаны.

Где-то приглушённо звучат голоса.

– Мне мусорила кричит: “Ты не просекаешь, что тебе капец!” А я ему: “Веник бы подвязал! Фактов у тебя – ноль. Нет у тебя силы меня на кукан насадить!”…

– А у этих двоих хмырей на химии, прикинь, были профессии сучкорез и килькапотрошитель!.. Так один умудрился вагон этих сучков налево пустить, а другой каждый день с килькой в карманах выходил и тут же в рюмочную сдавал, пока их не словили…

– Откуда все эти люди? – тихо спросил Кока у дяди Абдула.

Тот пожал плечами: из разных мест; или первоходки, или с этапа, или со следствия, с опознания, ещё откуда-то – всех вначале суют в карантин и только потом раскидывают по камерам.