Михаил Гиголашвили - Кока

Осмотрелся. Вещей нет. Только куртка, запачканная в крови. На ней – его тощий бумажник. Деньги на месте, но карты нет. Значит, проверяют. Где бы взять носовой платок?

Поволокся в ванную. Кости угрожающе давали о себе знать, толкались в кожу, словно изнутри стали расти острые шипы. В животе крутило и булькало.

С идиотской улыбкой захромал обратно (от ломки все мускулы дрябнут, лицо обвисает в кривой ухмылке). Влез на кровать, затих.

В дверь без стука проскользнула медсестра, юркая и точёная, узкоглазая – таиландка, что ли?

– Проснулись? – благожелательно спросила, раздвигая занавести и открывая форточку. – Как себя чувствуем?

Кока хотел сказать “хорошо”, но язык не повернулся. Куда там хорошо! Из носа льёт, на лица дебильная улыбка, нога болит, будто скворчит на сковородке, о чём он и сказал медсестре.

– Ногу зашили. Рана опасная. Очень сильно болит. Нет ли болеутоляющего?

– Шмерцмиттел? [132] От Schmerzmittel – обезболивающее (нем.). – уточнила она и ушла.

За ней появился доктор Клаус, уже в плаще (видно, уходил домой после ночного дежурства).

– Как себя чувствуете?

– Хорошо, но нога болит… сильно…

– Вы что, простудились? – Доктор внимательно изучал Кокино лицо.

– Видно, так, – вздохнул Кока (ему очень не понравилась внимательность доктора Клауса).

Доктор наставительно заметил:

– Рана болит – это понятно. Вы не думайте о боли – её и не будет. Ведь это только фантом! – Но сжалился: – Вам дадут таблетку.

– Какую?

– Какую надо! – бесстрастно отрезал доктор Клаус и покинул палату, а через пару минут медсестра внесла на подносе оранжевую таблетку и стакан воды.

Но эта ерунда ломку не только не сняла, но ещё, кажется, усилила.

Так, мучаясь, он пролежал несколько часов. Ему было попеременно то люто холодно, то нестерпимо жарко. Он то скидывал одеяло, то натягивал. Из всех пор обильно струился вонючий пот. Из подмышек несло ацетоном, из трусов – солёной рыбой. Донимала тошнота и сопли, утираемые полотенцем. Его укачивало, тянуло рвать. Внутри всё трепыхалось.

“Вот он, кумар! Вот она, богиня Кумар! – думал Кока в просветах, вспоминая слова Лясика о том, что на Тибете живёт суровая живая богиня Кумар: когда она кричит – жди болезни, когда трёт глаза – смерть вблизи, когда плачет – тюрьма неизбежна, когда дрожит – холод ожидает всех… – Вот она меня и поймала! И страх, и холод, и смерть – всё вместе! Кумар, сжалься!”

Заодно припомнились советы Лясика, как снимать ломку: “Выпей чайный стакан водки залпом! Через полчаса – ещё один, всё пройдёт!” Да, найдёшь тут водку… От одной мысли о стакане водки затошнило, но он сдержался, затих.

Заходившая несколько раз медсестра приносила ему бумажные салфетки, воду, но на его жалобы принести что-нибудь от боли только ухмылялась:

– Не велено! Таблетку могу дать!

Какая таблетка! Сознание растерянно металось, заваливалось набок, в тёмные дыры. О чём бы он ни думал, куда бы ни совались робкие отростки его пугливых мыслей – всюду тупик! Всё черно впереди! Да, это всегда так: как наркоту жрать – так все вместе, гуртом и скопом, а как ломка приходит, то каждый с ней один на один остаётся.

Ко всему прибавился звон в ушах – неотрывный, невыносимый. Так гудят высоковольтные провода. Или невыключенный телевизор. У него точно опухоль в голове! Отчего ещё может быть такое гудение?..

Опухоли он боялся с детства. Один их сосед вдруг стал увеличиваться в размерах в прямом смысле: ноги, руки, голова стали распухать, расти, это называлось “слоновья болезнь”, что выяснилось в Москве, в клинике Бурденко, куда его повезла жена. Прооперировали – и всё обошлось, сосед пришёл в норму и часто предупреждал их, детей, чтобы они при играх берегли головы, может плохо кончиться. И так запугал, что одно время они даже купили пластмассовые шлемы, в них выходили во двор играть в прятки и пинг-понг, но потом об этом забыли, а Кока запомнил. “О господи, помоги, спаси!” – искренне пожелал он, чтобы кто-нибудь там, на небесах, услышал его.

Тут вошла медсестра, но не одна. За ней – два молодых человека.

Кока испугался. Полиция! За ним! Но успел разглядеть на груди у них таблички: у одного, светловолосого немца, написано “Bruder Falke”, а у второго, южного тёмного крепыша, – “Bruder Boko”. Брат Фальке, брат Боко. Что за братья? Чьи? В странных зеленоватых переливающихся комбинезонах, как марсиане…

Боко остался у двери, а Фальке подошёл к постели, с трудом выговорил: