Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Так вот, на столе у ребяток, ну ровно как приходил паёк ежемесячный, появлялись кусочки, пусть крохотные, но появлялись. То колбаса под диковинным названием «салями», этот малый кусочек больше понюхать, чем съесть. И нюхали. И съедали, перед тем долго гоняя по нёбу шматочек редкого лакомства. Или плиточка шоколада делилась на микродоли. Но каждому доставался ароматный кусочек хрустящей и тающей в красном ротике чёрной массы. Или маленький, только что не светился, ломтик белого сыра на таком же тонком кусочке белого хлеба подавался в детские ручки. С лёгкой руки Павлушки, чья мать, как и все, из цеха не выходила неделями, эти пайки стали зваться «дилекторскими».

Просто Павлушка, увидев, как директор на ходу передал директрисе паёк, подошел и наивно спросил: чего это, тётя? Та отмахнулась: директорский фонд. Павлушка разнес новость про «дилекторский» по детворе, ребятня родителей известила. С тех пор так и пошло: «дилекторский».

За директором совестливые из начальства тоже, пусть и не все (у кого мать заболела, у кого самого дети дома есть просят), стали часть из пайка отдавать на нужды детсада.

Закрепилось. Затем Варька уж и не заносила паёк в директорский кабинет: отдавала сама директрисе детсада.

Поначалу мамаша её через сыночка напросилась на «тёплое» место. В детсадик. Да африкановские бабы так подняли бунт, что мамашку мигом прибрали от невинных созданий. Новая директриса была из приезжих. Потянулась за мужем в сибирскую глушь. Дело своё понимала, детишек любила. Короче, стала на место, как тут и была.

Иногда Варька насильно кормила директора. Разыщет его в дальнем цеху, притащит остывший чаёк да порцию застывшей еды из столовой. Встанет молча, постоит, с укоризной глядя на Генерального. Тот долгого взгляда не выдержит: перехватит кусок, запьёт на ходу остывшим чайком и побежал по заводу. Свита за ним.

Братец и тут не умолчит, ковырнёт. Ишь, как сестрица старается, видать, не только по службе рвение вытворяет. Найдутся уши свободные, братец разольётся в речах, смакуя подробности. Но мог и нарваться на тумаки. Народ знал ему цену, знал цену директору.

Как выбрался братец наверх, стал заместителем, про то Варьке не в толк. Но сын Демагога освоился быстро. Перехватил на себя право звонить и отвечать на звонки людям из центра, бодренько так рапортовал об успехах завода. Умел встретить спецов-военпредов, которые, как только завод стал выдавать «на-гора» первые партии, покатили принимать для фронтов то, что делал завод. Военпреды разными были. Одни, что с пылающих территорий сами в пыли и поту, принимали позиции, понимая цену каждому из снарядов, танков или другой военной продукции номерной. Но были ещё и другие. Лощёные, из Москвы или Самары. Те снюхивались с братцем на раз. Получали пайки от Лёвки из Военторга, увозили жёнам или вовсе даже не жёнам крепдешины да крепжоржеты, и уж само собой тушёнку везли да осетрину.

А потому Сёмка по лестнице по служебной двигался споро. Перебрался невесть откуда на самый на верх. Стал заместителем Генерального. Свои людишки нашлись у него и у самых у нужных: в НКВД! У тамошних жёны тоже хотели носить крепдешины и трескать за уши осетрину да белый хлеб.

Увозили Петровича в ночь.

Подъехала «эмка» к заводу, трое молчком поднялись в директорский кабинет, молча открыли пинком предбанника дверь, молча погрозили Варьке пальцем. Та задохнулась от страха. Молча вывели Петровича из кабинета, молча и увезли.

За что и про что кто осмелится вопросить, и у кого, разрешите, спросить?

Но, судя по тому, что братец ранёхоньким утром уже восседал в кабинете Петровича, явно ручонки свои приложил к поганому делу.

И понеслось! Ночные попойки, девчушки, жратва с осетриной. Затух сам собой директорский фонд, и детсад выживал из последних силенок. Кормить стали по остаточному принципу: главное – фронту! Потом кормить рабочих в цехах, потом инженеров и прочую дребедень, и только остатки (тянется написать просто объедки) доставались детишкам. Сунулась было директриса детсада вякнуть про деток да «директорский» фонд, так рот ей быстро заткнули: вы что, против Победы? Сын Демагога и сам демагог Сёмка по наторенному вправил мозги надоевшей до чёртиков радетельнице сопливых детишек.

Завод по накатанной колее работал с полгода. Запущенный Генеральным механизм работал как вечный двигатель месяца три.

А потом потихоньку начинались проблемы. Человеческий фактор начал срабатывать.