Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Только молчала Варькина мать, никому не смея сказ рассказать про странную странность. Как опустили в могилку мальца, и она вместе со всеми стала бросать горсти земли на маленький гробик, ей в голову бухнуло чётким «Раз».

Аж пошатнулась, так явственно голос, не различимый женский или мужской, произнес четкое слово. Короткое «раз», и как дверка захлопнулась. Ноги ватными стали, и добралась еле-еле до дома, лежала дня два, не вставая: не было сил.

Молодица, Алёшкина женушка, после смерти сыночка погоревала – потужила, да и уехала в город дальше учиться. Захотела из фельдшерицы доктором стать. Своего ребёночка не уберегла из-за недостатка опыта, знаний, как тогда людям ей помогать? Муж понимал, отпустил любимую с миром. Мотаться стал вдругорядь от работы в центр областной. А как возвернётся из города, тут и соседка навстречу. Как знала заранее, что прибудет сосед. А Алексей скажет только привычное «здравствуйте», да и мимо пройдёт. Так прошел и месяц, и два, и годочки текли чередой, а сосед только «здравствуйте».

Варькина мать исходила на нет. Варьку била чем ни попало под руку, а уж когда Варька однажды запела, забывшись при матери, так та чуть её не убила.

Спасибо, опять вмешался сосед. Алексей ворвался к соседке, рывком распахнул дверь, оттащил Варьку от матери, и в чём та была, увёл к себе в дом. Варьке тогда было лет двенадцать. Девчушка рыдала: «за что, за что? Я только пела, я только пела». Голос у Варьки был не силён, но мелодичен, напевен с редкою бархотцой.

Никитична отпоила девчушку отваром, приняла к себе в дом, как родную. Правда, долго жить в тёплой избе не пришлось. Пришел Сёмка, забрал сестрёнку. В хате остылой было надо работать, ну не ему же, красивому, надрываться на бабской работе.

Варька после того петь перестала надолго, очень надолго. Даже одна, в тишине, она песни не пела. Молча вязала, молчком вышивала, молча хату мела, молчком воду носила, стирала да колола дрова.

Мать теперь остереглась бить Варьку публично. Сосед Алексей выбивался в начальники, мог неприятности учинить для нее, и для Сёмки.

Сделала похитрее. Когда в очередной то разочек Алексей поехал к жене, и находился в области недели так две (жена как раз заканчивала институт), а Никитична укатила опять на заимку (у отшельника-егеря вновь обострилась подагра), мать пригласила «по случаю» в гости Демагога. Оставался в доме и сын. И под материнский хохот и смех эти двое изнасиловали, и не раз, двенадцатилетнюю девчонку, после чего мать от себя наградила дочурку наотмашь ударами по лицу: «тварь ты такая, не сдохнешь никак!».

Где уж тут петь? Приехала от заимки Никитична, посмотрела на Варьку, которая, заплетая ногами, несла коромысло с полными ведрами: очи до полу, слёзки на дорожную пыль. Никитична завела девчушку домой, молча отмыла, напоила отваром. Сон сразил девочку сразу. Домой не отпустила до приезда сына из города. Тому объяснила: заболела девчушка, пусть поживёт. Так эту тайну скрыли немногие. Демагог да Семён до времени промолчали: радости каторги им были вовсе и ни к чему. Мать? та боялась людского осуда. Никитична? Ну, тут всё понятно. А Варька тем более.

Варька с Никитичной подружились. И книжки читали, и вышивали. А как вскорости Алексей уехал в центр областной, так Варька за дочку у Никитичны прижилась.

Мать не тужила: ртом стало меньше. Сёмка скрипел да ругался. Он работницу потерял. Так мать в утешение сыночку привела в дом работницу-молодицу, которая сдуру влюбилась в Сёмкины речи да бравую стать.

Прошло сколько там времени, Варька росла, превращаясь в красавицу. Стала бойка на язык. Матери так отрезала принародно, что та аж вскипела. Встретились у колодца, мать пригрозила: «с силою уведу, ты мне дочь, нечего шляться по избам чужым объедочки собирать»!

А Варька в ответ: «я обглодки не собираю, от чужих семей отцов не зазываю, и тебе потакать больше не буду! В город уеду, учиться пойду»!

Мать как услышала про город да про учебу, заткнулась мгновенно. Учёная дочка найдёт в городе тропку в милицию, или куда там еще прошение подавать, и пойдёт сыночек её по этапу? Уж лучше молчать, да терпеть дочкины выходки.

Бедствие всенародное нагрянуло неожиданно. Грянула самая страшная из бед да напастей на род человеческий: война!

Пошли эшелоны за эшелонами. Страна обустраивала громадный завод на бескрайних просторах Сибири. Потекли массы народу: мужиков – по фронтам, баб да детей – к станкам, тракторам. Жена Алексея напросилась на фронт. Детский доктор за две недели курсов превратился в полевого хирурга. Покатил эшелон, отстучали колеса. Потерял Алексей верную жёнушку.