Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Мужчинка схватил под мышку мальчишку. Мишка опешил от нападения мужика, но через доли секунды стал вырываться из цепких объятий пьяного дяди. Немытое тело незнакомца воняло спиртным, общим вагоном, ещё гадостью неизвестной, что въелась в кровь похитителя.

Варька? А Варька остолбенела, узнав в полупьяном том мужике бывшего мужа.

А Глеб, почти всхлипывая от радости, что сынишка папку узнал, тащил сына в чрево вокзала. Сам себе умиляясь своим поведеньем, что вот, он, сынишку в вокзал принесёт, накормит, сам рюмочку выпьет за счастье такое, расспросит про мамку. И уже с сыном придёт к Варе в дом. Поди, тогда она его и не выгонит, поймёт, наконец, какого мужа утратила, потеряла. Мысли такие и в полсекунды вместились в его голове, а в следующие пол-мгновенья он обернулся на женский вопль: отдай сына, отдай! То Варька очнулась, рванула к перрону.

Глеб обернулся, как и все на перроне, на крик какой-то беременной тётки в валенках старых, что бежала к перрону, орала во всю глотку: «сына отдай». И только тут, и только сейчас опознал в этой грузной, сильно беременной женщине свою бывшую жёнушку.

Мальчишку из под правой руки перекинул под левую, зажав как клещами детское тельце, а в правой руке оказался пистолет. В пьяном угаре вагона нашлись ему собутыльники, кормившие и поившие его до самой Африкановки за слезливые его рассказы про сынишку, про Вареньку, да про обиды людей. Мужики охали, горевали ему на сочувствие, да поили-кормили страдальца, так невинно терпевшего муки людские. Навеселе Глебка был классным рассказчиком.

И теперь из окна отъезжавшего от перрона вагона наблюдали его собутыльнички, как Глеб хватает ребёнка, как из-под полы достаёт пистолет, и как целится на добегавшую к белому от снега перрону женщину на сносях. И что удивительно. Не пропил Глеб находку свою пистолет, будто знал, что вот так пригодится. Спал в одежонке? Но так спали все в общем вагоне: и холодно, и чужой кто не сможет позариться на барахлишко. И когда только смог зарядить пистолет?

И уже не смогли увидать враз прилипшие к окнам вагона скучавшие до того отправляющиеся, как медленно-медленно (так Варьке казалось) поднимается тощая рука. В голых руках без варежек-рукавичек чёрное дуло чёрного пистолета. Как из круглого дула летит к ней медленно-медленно жёлтая пуля, как ровно на середине пути маленькой жёлтой смерти рывком распласталось в воздухе серое тело громадного пса. Как первая пуля багрянцем кропит тело Бурана, вторая направлена в голову ей.

Но то ли Бог отвел руку стрелявшего, то ли руки его дрожали от вечных пьянок (тремор пальцев рук – явный признак алкоголизма), но попала пуля вторая опять в верного пса. Медленно-медленно тело собаки вздрогнуло, а потом стало мелко-мелко трястись сколько мгновений. Опускается медленно туша собаки на белый снег, окропляя его алой кровью.

И тут пёс не скулил и не ныл. Посмотрел большущими почти человеческими глазами, нет, не глазами, очами, полными боли, на Варьку. Прошла последняя судорога по всему туловищу, и пёс сдох. Только что тёплое, мощное тело собаки неподвижным комком плавно ложится на белым-белым снег, припорошивший наледь тропинки.

Это последнее, что видится Вареньке. Беззвучно она опускается на тёплый от крови снежок, валится так не картинно, так некрасиво. Как народ называет, ложится кулём.

И не видит Варвара, как набрасывается на того мужика её муж, запоздавший к перрону. Это его, в окнах первого вагона, увидели зоркие глазёнки сынишки, это ему предназначалось звонкое «папа, папуля!».

Выбивается пистолет из рук проходимца, вырывается из когтей тело сынишки, с размаху подножка дана, и валится тело на перронный бетон. А Глеб всё орёт, аж пеной рот покрывается: «паскуда, паскуда! Бл…кая тварь, чья ты подстилка? убью и тебя, и паскудного выродка!!!».

От дикой ревности, только как осознал, что та беременная, что смешно ковыляла к перрону, являлась любимейшей Варенькой, что та, которую он так обожал, так лелеял и холил почти в царских московских хоромах, носила в брюхе своём чье-то чужое потомство, только как осознал, так рука, будто сама по себе, выхватила отцовский пистолет, сама навела на цель – на изменницу.

Собаку сперва не заметил. Видел лишь Варьку, с большим округлым таким животом, с некрасивой походкой, видел только эту паскуду, которая заслужила его пистолета!

Первая пуля пришлась по собаке. Какая досада! – мелькнуло в его голове. Вторую точно прицелил по животу бывшей супруги: пусть сдохнет она и та тварь, что вот-вот должна народиться. А что будет дальше? Да зачем ему знать? Главное, сдохнут она и младенец. Не можно жить этой стерве, нельзя!