Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Выбросили её барахлишко (в один узелочек поместилось былое богатство) на мрамор подъезда. Подняла академша пожитки и восвояси поплелась со двора.

Пока силы-силёнки совсем не оставили, искала сыночка. И не нашла. Про мужа получила известочку. Сухое казённое письмецо извещало, что такой-то тогда-то осужден советским судом по статье такой-то с формулировочкой приговора «за измену Родине».

И последняя степень надежды рухнула в пропасть: амба, конец.

Часто потом видели люди старую побирушку. Вокзалов в Москве не один, места хватало убогим и нищим, хватило и ей.

Кстати, на квартиру сильно претендовали Сонечка с мамой и папочкой-гинекологом, но отдали народной артистке. Той пригодилась и мебель, и хрустали, и кое-где сохранившаяся желтизна дорогого паркета.

А что с Глебкой? Да расстреляли сатрапы. Буднично-хладнокровно приставили пистолет к лысой проплешине, пулю всадили и нет молодца, несчастливого удальца, неудачливого ревнивца.

Я бы могла вам наврать, как окончание сказки со счастливым концом, что нашел-таки директор с помощью подраставшего Мишки деда его, академика, да как скончался старик на руках у горевавшей семьи. Но врать вам не буду, а правды не знаю.

Знаю одно. Труды академика издаются поныне. Внук стал на дедовый путь, на научную стезю жизни, и сегодня известен на пол-России, как хороший, добротный учёный. Правда, по медицине. Пошёл по стопам, значит, не в деда, а в старого доброго педиатра. Был бы жив старый добряк, порадовался бы за внука, за Варьку, да покоятся кости на кладбище старом в самой обычной могилке. Но изредка появляются там цветы. Незнамо-неведомо, что за добрые люди вспомнили старика. И то хорошо. Пока помнится о человеке, добром вспоминается, душа покойна его отдыхает на небе, в Божием Царствии.

И ещё. На семейном совете решили. Так захотел подросший сын Михаил, чтобы вернуть ему фамилию деда. И гордо носит фамилию деда внук, а теперь и дети его, и их дети честно служат России под скромной простой чисто русской фамилией, не уроняя ни чести, ни дедовой славы.

И фамилия та вовсе не Иванов-Петров или Сидоров. Нет, чистая русская, или, если изволите, славянская фамилия у него. Не спутаешь, не перевернешь на аглицкий образец: что-то вроде Смердяев или Крестьянкин, или вроде того. Может, просто Навозов? Или Холопов? Или Челядин он?

В бескрайней пустыне жил то ли хан, то ли шейх. Богатый-ботагый, и… старый. Старый-то старый, но как он любил юных красавиц! Так любил, что решил раз созвать со всех концов своей страны юных девиц: и беленьких и чернявых, полненьких и худых, высоких и низеньких – всяких! А на самой красивой пообещал даже жениться!

И собрались красавицы с дальних краев, с ближнего мира – каждой желалось победить всех соперниц – стать самой красивой! Да еще и женой богатого шейха! Ручьями текли красотки к дворцу.

Отбор шел весь день, шел и на другой день, шел и на третий…

Как хороши были девицы! Как прекрасны глаза, груди и лица! От обилья красоток болели глаза, сердца стучали громко и сильно – комиссия по отбору работала честно.

К концу третьего дня шейх подустал, и решил для себя, что выберет ту, что придет триста тридцать третьей по счету – все тут красивы, чего уже там перебирать!

И жил в той стране бедный горшечник: товар его, хрупкий и ломкий, хотя часто и бился, но был так дешев! Вот и кормил голодные рты своих деток не щедро: халву да хурму только вприглядку и ели!

И выросла дочь у него, прекрасная пери: глаза – бездонны, как небо, и так же синели своей чистотой. Лицо – круглым кругло, ну, прям как луна на черном небе пустыни. Руки – нежны, ноги – длинны, рост – можно прямо сказать, был невысоким. Талия – тоненька и гибка. А две пышные груди не висели как дыни – так принято у египтянок, не торчали в разные стороны – как у нубиек. Нет, груди были эталоном грудей: круглы и высоки. Им соперничать могли только бедра самой прекрасной из пери.

Вот и решился отец отвести дочку прямо к шейха дворцу: а вдруг повезет, и дочка шансик получит – глядишь, какой из шейха придворных присмотрит себе его дочь – ему на потеху, семье бедной пери – кормиться еще не один год.

Тащил девку волоком! Идти не хотела, плакала да просилась обратно, да рыдала дорогой «сжалься, отец!». Но отцовская воля была непреклонна!

Но поскольку дочь упиралась, к началу церемонии отбора невест отец не поспел – притащились только к исходу третьего дня. И глашатай объявил его дочь только триста тридцать третьей по счету!