Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

А вскорости трагедийный такой эпизод и случился. Закрыл его телом, когда бомбёжка была, санитар. Здоровый, под два почти метра сибиряк, навалился на него могучим туловом, и осколки пробили его, как решето. Тридцать три осколка. Из них пара смертельных. Охнул сибиряк, пытался улыбнуться доктору напоследок, прошептал: «не дожил до Победы, прощайте». Затих.

В пустую воронку помещено тело, на лицо легла пилотка со звездой, документы забраны, оставлено лишь письмишко супруге да номерок, что хранился у каждого красноармейца.

А на грудь положен орден. Это военный хирург приказал положить свой, именной знак нагрудный положить на тело бойца. Заслужил! Спас жизнь командиру, и эта награда ему. И безо всякой на то бюрократии.

Гномик бюрократию ненавидел. Был случай, поехал на раздолбанной полуторке в штаб: просить силы рабочей. Раненых много, госпиталь-лазарет завален живыми, трупов тоже хватало, а некому оттащить! Девчонки-медсёстры да санитарочки с ног сбивались, спали практически на ходу, а всё равно не успевали. Мясорубка большая на фронте случилась, раненых везли, волокли на себе, на полуторках в «гномика» лазарет.

Не выдержал военхирург, отправился в штаб: авось, выпрошу хоть-кого, хоть одноногих.

Трясётся в полуторке, пыль наравне с другими бойцами глотает. Глядь, а полуторка обгоняет колонну пеших. Бредут люди, безо всяких погон и иных знаков различия.

Кто-то с полуторки крикнул: «вы, братцы, кто?» Колонна молчала, месила кирзой дорожную грязь. Тут к полуторке подскочил оченно даже бравый вояка при чинах-погонах. Сразу видно, что выскочка-особист. Да как начал кричать, да как начал орать, что чего это вы штрафников моих балуете? Их ведут на расстрел, этих предателей Родины, а вы им братцы кричите?

Доктор вначале на ситуацию внимания не обращал: переворачивал в голове сложный случай черепно-мозговой (травмы). А вот при словах особиста «веду на расстрел», выглянул из полуторки.

Колонна людей так в пять сот, здоровые мужики, явно не школьного вида, головы опустив, шли на расстрел.

Вот тогда доктора и зацепило! Подскочил, встал на скамеечку (росточком таки не вышел!), на ходу кителёк накинул, чтобы особисту стали видны погоны старшего по званию, и заорал: «мать тебя так, распаскуда ты эдакий! Ты бойцов на расход, а у меня госпиталь без людей загибается? Ты и есть самый на что ни на есть саботажник и враг народа! Я тебя самого под трибунал и немедленно!» И стал хвататься рукой за воображаемую кобуру.

Полуторка замолчала. Молчала колонна, вперив глаза в картину невиданную: маленький человечек с большими погонами честит по матушке особиста. Колонна стоит. Машина стоит. Человечек стоит. И перед тем человечком на вытяжку встал особист, покрытый потом, как пугливая мышь.

Так в госпиталь и попали штрафники. Не все, естественно, конечно, не все. Но с десяток людей военный хирург выторговал у особистов. И среди них того самого санитара. Санитар тот был из этих, ну, из старообрядцев. Как его в армию загребли, нам не понять. Но дело в том, что санитар тот, двухметровый мужик, отказался оружие в руки брать: религия не позволяла. Его с ходу – в штрафбат. И в расход. Если бы помощь доктора не подоспела.

Санитар в госпитале был нарасхват, вкалывал, как и все, по двадцать пять часов в сутки. Но оружие в руке не брал. До одного жуткого случая.

А так дело случилось. Прибилась к военному лазарету девчушка. Лет так двенадцати. Худая, оборванная – дитя войны. Прибилась, отъелась. С первого дня стала нянечкам помогать: воду носила, стирала бинты, раненым песенки пела, костыли подавала. И приходилось глаза умиравшим закрывать – госпиталь, дело такое. Звали девочку просто «дочкой». Дочка, и всё. Ни тебе имени, ни фамилии. Няньки из старых сшили ей формочку, дали косыночку с красным крестом. Так и жила безо всякой какой бюрократии при лазарете. Что она, разве кого объела? Наоборот, лучший кусочек относила в палату к тяжелораненым.

И на поле боя ползала раненых подбирать. В очередной раз пополза на поле. Щупленькая, она прошмыгивала через любое заграждение. На этот раз поползла за связистом. У того вражьей пулей руки поранены, и не мог сам справиться с этой бедой, не мог сам дотащить аппаратуру. Девчонка и поползла.

Ранним утром связист молодой с совершенно седыми волосами, шатаясь, дошёл до своих. За спиной аппаратура привязана да примотана проволокой из колючки. Да не в том беда. А в другом: на руках тельце девчушки, обескровленное да надруганное. А с той стороны, из вражьих окопов на русском чистейшем языке в мегафон слышат люди слова: «вот так мы над вашими дочерьми и сёстрами надругаемся, как Москву заберём!» И хохот, как лошадиное ржание.