Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

В машине молчали. Глебка приучен при обслуге лишнего не говорить, Варя мыслями ударилась в воспоминания об Африкановке, Мишутка молча жевал сопли обиды на отца и на мать, не допевшую ему бархат песни душевной.

Дома Глебушка разошелся не в шутку. Как вспомнит про красавца с дальних Кавказских хребтов, так и зайдётся, меля всякую ересь. Варя молчала. Молча уложила сынишку, молча попила чайку с нянькой на кухне, молча слушала бредни свекрови и мужа.

Раз только зыркнула на мужнины бредни, когда он ляпнул, что такой «небрежной», так и сказал, «небрежной», матери нельзя доверять малышей. Напомнил и про ветрянку, договорившись, что чуть ли не Варенька сама заразила сыночка.

Муж в упоении своей ерунды, что блевотиной сочилась из рта, не заметил чёрной молнии глаз супруги. Натешившись, Глебушка успокоился. Наконец, вспомнил, что рано утром ему на работу, завалился поспать. Варька просидела на кухне всю ночь. Уже перестала шелками павлиньего халата шелестеть Аглая, нянька всхрапнула на топчане, а Варька сидела, уставившись в московский пейзаж за окном. В синей ночи сонный снег кружился, как будто снежинки пели и танцевали под слабенький ветерок. Яркие фонари центра столицы освещали сонную тишь мощного города, уставшего за день и теперь спавшего почти беспробудно. А ей не спалось. И было так одиноко в сонной глуши миллионного города. Только вот эти снежинки были родными, да тесть. Да кто его знает, где сейчас академик?

К вечеру Глеб ввалился в квартиру пьянее вина да с размаху и ходу всадил жёнушке кулаком под глаза. Нянька остолбенела, охнула и полетела на кухню, подальше от барского гнева. Аглая, выглянув из дверей опочивальни, оценив ситуацию, сделала вид, что ничего не случилось. Двери закрылись, и Глеб постарался выместить на супруге всю силу своих кулаков. Бил неудачно и неумело: ботаник! Но как было больно, как было больно! Как будто братец ожил и наворачивал кулаки по спине и груди, животу и коленям. Братец умел бить жестоко. И почти что без синяков. Эти навыки избиений сестры потом ему пригодились на должности на высокой, когда избивал не подчинявшихся девушек или интеллигентов.

Глеб бил неумело, но так же жестоко, как Сёмка. Бил, пока Варенька на свалилась на пол паркета. Перешагнул, и скрылся у матери в спальне.

Аглая торжествовала! И она и сыночек часа два или три перемывали косточки Варьке, не щадили ни в чём. Вспомнили и про бурки, и про оренбургскую шаль, что она подарила какой-то там деревенщине, и про то, как она защищала няньку, которую Аглая пыталась побить за забытое на плите молоко. О, поводов для разговора матери с сыном скопилось так много! Аглая даже удачно ввернула про Сонечку, дочь гинеколога. Мол, та из приличной семьи, не то что эта паскудная деревенщина.

Ввернула Аглая и про поход в театр, куда вместе с семьей вместо академика, которому вечно некогда, пошли Сонечка с матерью. Аглаю до сих пор бесило то обстоятельство, что пришлось на скорую руку шить невестушке платье, отдавать свой трофейный панбархат. Правда, платье вышло очень удачным. Шила его мастерица поплоше, ровесница Варьки. Молодки быстро сошлись: обе смешливые, обе из деревенских. Контуры платья удачно ложились на стройность фигуры, панбархат высвечивал всю красоту чистого тела. В театре мужская половина глаз оторвать не могла от варькиной красоты. Косы короной, глазищи, что в пол-лица на белом лице, румянец, что на здоровых щеках, да доброта, что струилась от Варьки. Как не смотреть, не наслаждаться! В музее, на Венеру милосскую можно смотреть чисто с эстетическим удовольствием, а тут живёхонькая, плотская красота.

Варька не знала, деться куда от такого внимания: стыд жёг ей щеки. Поневоле скрылась за частотой мраморных колонн холла театра, и страшно обрадовалась, что статная дама, перед которой Аглая извивалась в лестных потоках, пригласила невестку в буфет. Варька только что не бегом последовала за Ниной (так звали знакомую Аглаи) в буфет.

И, надо сказать, достаточно вовремя дамы скрылись в буфетной: в холл театра Берия заходил вместе с челядью. Увидел бы Вареньку – ой, то беда! Не миновать ей его поцелуев! То более всего понимала супруга всесильного Берии, та самая Нина, что уводила девчонку от вечно несытого мужа. Тогда Глеб нашел супругу в буфете. Дамы мило болтали, вернее, Нина внимательно слушала Варькино милое хвастовсто о ребёнке. Нина очень любила детей, и искренность девочки-матери тронула сердце. Дамы расстались почти что подругами, хотя разница в возрасте была почти вдвое. С удовольствием Нина смотрела, как уплетает Варька пирожное, как пьёт сельтерскую воду. Как мило морщит при этом курносенький носик, когда газ от сельтерской щекочет ей ноздри. Искренняя чистота искренней молодухи вызывали удивление у много повидавшей супруги всесильного Берия. Чего эта такая да вышла за этого прощелыгу, сына хорошего человека? Чем взял этот ботаник сильный характер? А что у новой подружки характер не слабый, Нину учить не надо.