Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

А когда заболел, дед бросил бумаги, отчёты и диссертации, заменяя Вареньку, когда та уже падала с ног от усталости.

Что сталось с ребенком? Температура под сорок, мечется по кровати дитя, бредит и все время зовет: «дедушка, деда!» Академик бежит, берёт малыша в громадные лапы, носит по барским покоям, не стесняясь осуждающих взглядов жены. А мальчишка горит в пламени жара. Докторов набилось в хату не счесть. Умные речи они говорили. Знаменитостей набрала, конечно, Аглая. Ей хотелось, прежде всего, угодить муженьку. Пусть видит, как старается добрая женушка, благодаря, так чтобы все видели, очередного светилу конвертиком. А во-вторых, всё-таки внук. Если бы академик год прожил в городе, можно подумать, что его копия родилась бы точнёхонько от него. Но академик то больше года мёрз по сибирским метелям.

Светила от медицины были точно светилами, но, как бы поточнее сказать, уж очень узкого направления. Кто офтальмолог, кто гельминтолог, кто вообще фтизиатр. Звучно звучали их направления, да толку то от того.

Спас ребёнка не случай, судьба.

Заскочил на минутку брат академика, «гномик», как звался Аглаей. Невысок, худощав, росточком, и правда, не вышел: кнопка иль гномик. А голосом был басист.

Заскакивал редко. Аглая терпеть не могла простого братца знаменитого мужа. «Гномик» ни ростом не вышел, ни даже профессией. Да что говорить, мотался по поликлиникам, детишек лечил с перерывом на докторский стаж по госпиталям фронтовым. Детишек лечил из простого народа, сам был простецкий на вид. Да ещё матерился, правда, не при детворе. Детей обожал. Дети висли на нем, как на папе родном, хотя с ними не цацкался и был суров. Но дети чувствуют доброту, их не обманешь. Жил в старом домишке, то ли в Сокольниках, то ли в Мытищах. Аглая знать не хотела, где проживал её деверь. Было не в радость мёрзнуть в трамвае не час и не два, чтобы стучаться в насквозь промерзший домишко. Хватит, намаялись, нажились до переезда в высотку.

Педиатр заскочил на минутку возвратить брату очки. У академика очков было много, а у него, вот напасть, стёкла полопались от мороза. Академик поделился очками, да и забыл. Но брат щепетлив. Потому и нашел минуту свободного времени для возврата одолженного. Его, простого на вид, еле впустили в предбанник громадного дома. Вахтенная дама долго мурыжила кто он да откуда, пока он по матушке по простой не послал её в дали далекие. С тем и поднялся.

А по прихожей мотается академик с мальцом на руках. Стонет мальчишка, бредит в угаре. Брат с ходу в кабинет академика, баб выгнал на кухню (и Варьку, и няньку, и Глафиру також). Засучил рукава, да поставил диагноз: ну, брат мой, ветрянка. Погорит денька три, а когда высыпь пойдёт, тогда руки держите, не то оспой покроется весь, не давайте чесаться. Выписал пенициллин, выгнал Аглаю: доставай, мать, по связям своим дефицит, выручай пацана.

Аглая всполошилась: инфекция в доме. Инфекция! С мужем и внуком стала общаться, как с прокажёнными. Глебушку удалила в дальнюю комнату. Нянька жить стала просто на кухне. Варька моталась меж мужем и сыном. Спала невесть где, невесть чем и питалась.

Ну, естественно, оспинки проявились в положенный час. От зуда ребёнок извивался и плакал, каверны сыпали по лицу и по тельцу, зуд не давал спать ни ночью, ни днём.

Брат-педиатр выписал порошочки, сам их заваривал вместе с какими-то травами. Зуд утихал. Мальчишка стал спать сном непробудным: выздоровление намечалось.

Аглая страшно боялась, что заболеет её муженек, контактов с больным ребёнком невозможно и избежать. На простой намёк про опасность инфекции муж так вызверился на бедную женщину, что та тихо прикрыла дверь кабинета и суток трое в него не посмела войти.

Заодно и инфекции избежала.

Внук поправлялся. Дед не заболел, не чихнул даже ни разу. Варенька тоже избежала инфекции, няньку тоже Бог миловал.

А вот Глебушка заболел. Вот тут Аглая-Глафира переполошилась не на шутку. Академик уже стал выходить на работу, догоняя в спешном труде недоделанное. Домой приходил только в ночь, с порога кидаясь к внучонку. Подхватит тельце мальчишки, обнимет. Так вот обнявшись, и спят до утра в его кабинете. Старинной кожи диван был громаден, принимал их обоих. В чистых перинах сон был хорош.

Болел Глебушка долго. Измучил себя, измучил других, даже Вареньку не щадил. Та, не отошедши от страха за сына, теперь носилась со своим муженьком. Глебка в болезни капризен, противен, ну просто садист. Казалось, ему удовольствие доставляло мучить жену. То питьё слишком тёплое, то горячо. То требовал, чтобы жёнка его руки держала, не давая чесаться. Аглая даже пожалела бедняжку: перехватывала руки сына, но тот вырывался, требовал Вареньку.