Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Дядька навещал и его, не давал пичкать больного новомодными средствами. Опять Аглая насозывала консилиум, опять бормотали учёные вещи фтизиатры и вертебрологи. А толку ни в грош. Мучилась Варенька, устала Аглая, зато Глеб выздоравливал.

Когда окончательно он пошёл на поправку, брат, зазвав в кабинет брата Аглаю, сообщил родителям новость. Скорее всего, Глеб станет бесплодным. Ветрянка по взрослому типу так просто не сдастся, отомстит по полной программе. И вздохнул: лучше бы Глебка в младенчестве переболел этой оказией.

После Глеба болезни дед внука только что с ложечки не кормил. Пестовал, баловал: внучек единственный, ненаглядное солнышко.

Варенька для него стала дочерью. И так сложилось, что она его «Батя», он «дочкой» зовёт, а малыша то Мишенькой, то Мишаней, то Мишуткой. Иногда дед проговаривал: наследник растёт.

Лет с трёх Мишаня стал разбираться в камнях. Бывало, и деда поправит: «дед, не серый колчедан. А серный. Знать надо, понятно!». Деду приятно, особенно когда не один. Ученики то в гостях, или знакомые специалисты, геологи, травники, металлурги, или свои академики, – дед с гордостью внуком похвастает.

При этом при всем внук был не балован. Рос без капризов, деда и мать слушал, всегда веря на слово.

Отца и тётю Аглаю (Аглая потребовала от него бабушкой не называть, рановато при её красоте зваться обидным «бабуля») он любить, конечно, любил, но как то ошмётками, что ли, по правде сказать. Чувствовал мальчик явную нелюбовь родной бабки, какое то эхо отдалённой любви родного отца. А батюшка родный настолько был поглощен своей Варенькой, что сына как то не видел, не замечал. Чаще сын был помехой, отнимая любовь его матери от него, её мужа.

Вари нет дома, Глебушка мечется, считая секунды. Мишки нет дома, Глеб сыт и спокоен: куда ему деться, при таком то надзоре деда и матери, няньки и бабки Аглаи.

В воспитание сына не лез. Растёт и растёт в кабинете отца, перенимая привычки, пристрастия и интересы.

Да и то, что ему, ботаником становиться? Глеб ненавидел свой хлеб. Мать по приезду в Москву пристроила его в сильно научную лабораторию, где он отбывал свое пребывание, без интереса, без страсти к науке. Отцовские споры с коллегами, доходившие иногда чуть не драки, его нимало не интересовали. Полеты фантазий научных коллег по коллекциям растений из разных стран тем более были не интересны. Раз мать выпросила для него участие в заграничной командировке, так кроме тоски, оттуда ничего не привёз. Варенька далеко, в покрытой снегом Москве, а пыль Африки да вялые стебли каких то растений, – ну их подальше. По приезду в Москву знакомые с тайной завистью было спросили: как там, в африканской саванне? Скучно ответил: там грязно и пыльно. И мошкара. Вот и весь сказ про красоты саванны, закаты, восходы экзотики дальней. Переглянулись знакомые да вздохнули: ботаник. Ни тебе сувениров, ни деликатесов. Хорошо, хоть малярию не подхватил или заграничных глистов.

А Мишутка прямо таки с большим наслаждением перекладывал деда коллекцию. В четыре года, научившись читать, читал названия «булыжников», как звал камни отца Глеб. По ходу замучил деда вопросами, что за камни, откуда и для чего. Дед говорил как со взрослым. Садился на пол рядом с мальцом и часами вдвоём болтали про камни. Почти что старик один, второй из пелёнок только что вырос, а похожи, как капли воды. Оба лобасты, молчаливы с другими, они всегда находили друг с другом общий язык. Если во время их долгих бесед в кабинет вкатывалась «тётя Аглая» или отец, мальчишка недовольно хмурил бровишки, ну ровно как и его дед. Если мать или нянька, тогда взгляд вопросительный: что уже, кушать?

Дед ловил редкие счастья минуты. Громаден работы объем, трудов: институт, какие-то заседания в разных советах, научных и не совсем, конференции, семинары, ученики. Не хватало ни суток, ни времени. Но как вырывался из тяжкого бремени забот и хлопот, садился с внуком на пол кабинета. Тогда в доме ходили на цыпочках: дед отдыхал! И внук постепенно набирал ума-разума.

Итак, Варенька долго не пела. Когда сын заболел, сил не хватало запеть, а в обычные дни свекровь недовольна. Впрочем, она всегда недовольна невесткой своей. Тут не до песен. Нет, конечно, же колыбельные пела, но тихонечко очень, прямо в ушки младенцу. Так не слышит свекровь, спит её муж. Ну да и ладно.

Как то день выдался солнечный, ясный, зимне-морозный. Варя забрала сына из дома, повела на прогулку. Санки скрипят по морозцу, свежий воздух румянит щеки её и сыночка. Оба веселые, оба смеются. Скатились под горку, да прямо под ноги прохожим. Варенька извиняться, да вдруг перебил её голосок: «ты что ли, Варюха?» Вгляделась, всмотрелась. Ба, африкановские! Баба в тулупе, в таком же тулупе и старичок, да мальчик-подросток в засаленном ватничке мнётся от скуки. Баба руками всплеснула вдругорядь: «Варенька, ты ли?!» И закудахтала: «ой, стала какая, какая», качнула головой, обряженной в серую шаль. Старичок сослепа присмотрелся: точно, Варюха!