Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Подъехали розвальни-сани, крыты соломой. Побросали на них пьяных до синего угара молодцов. Те поначалу даже не поняли, что с ними стало. Ещё и хохотали на свежем морозце, добавив порцию пьяного воздуха в лёгкие. Поначалу подумалось, что «принцу» пришла в голову забава из новых: прокатиться по свежему ветерку, как не раз уж бывало, повытаскивать из бараков сонных узниц. И назад на заимку, с гоготом закрывая тем рты.

Первым опамятался дружбан из ведомства Берии. Стал выхватывать из несуществующей кобуры (захватили то прямо в исподнем) свой пистолет. Но приклада удар остудил его норов. С полупьяни да пьяни не все заметили жест конвоира, как по сигналу из первых саней удары посыпались по пьяным телам разжиревших подручных, Сёмкиных братанов.

Сёмку не трогали, но тот вздрагивал каждый раз, как поднимались приклады над головами то лёвки, то бериевского дружбана, то остальных тихо визжавших его сотоварищей.

Белая ткань белых исподних краснела полосками и рвалась. Клочья белья веерами метались, остужая рваное тело.

Били привычно, без злобы, без устали. Тренировались, нарабатывая навык и мощность ударов. Бить нужды никакой не было. Знали, что каждый из визжавших в санях расскажет под протокол про себя и про Лёвку, про Сёмку, и не забудет замазать грехом человек так пятнадцать в расчёте на милость, на хлеба кусок или баланду.

Сани ровным намётом неслись, миновали завод.

К городу Сёмка не дожил: умер со страха! Заячье сердце не вынесло волчьей напасти, и дёрнулось сердце. И клапан закрылся.

Чекист только плюнул в сердцах, увидев его околевшее тело.

Доложил по команде. Вскрытие произвели, и опытный врач из застенков подтвердил: клапан митральный подвёл на почве внезапного стресса на фоне алкогольной интоксикации. Мудрёный диагноз занесли куда было надо, и дело вместе с телом списали в архив.

Мамаша влетела в приёмную. Волосы в простоволось, без платка, капельки пота стекали на шею. Ватник на пол, платок кинула рядом, и к Варьке – где сын? Варька аж отступила от наседавшей мамаши. Та обезумела, пена из рта, руки трясутся, взгляд встал.

«Ненавижу тебя, ненавижу, всё никак сдохнуть не можешь, гадюка!» Проклятья неслись Варьке в лицо, как булыжные камни.

Еле руки её оторвал от Варькиной шеи охранник. И то, пока сзади подсечку бабе не сделал, и та от того не упала, не успокоилась б, стерва. Мать остановила свой чёрный взгляд на охраннике. Тот только поёжился, и она вылетела из приёмной.

Варька молча вытерла слезы. Охранник, как только мамашка вылетела из приемной, снова поёжился, да привычно присел у окна.

За окнами вечерело. Сонное солнце обещало красивый закат, круглым блином розовея по небу. Мороз ослабел, и лёгкие с удовольствием вдыхали свежий воздух набегавшей весны.

Как вдруг неожиданно погода завыла. Такого бурана не видели даже сибиряки. Ветер выл, хохотал, набирал обороты. Шутка ли дело, единственный раз в эту ночь не вышли составы с завода, так ветер кидал что людей, что вагоны. Подмял и согнул даже башенный кран. Из цехов никто не смел и носа высунуть на простор заводской, мигом бы закрутило в «отвёртку». Громадные ворота цехов казались жестянкой, так ветер кидал свою силу. А на одном из цехов, где зазевались, сорвало ворота. С грохотом падали вниз, прибивая и снег, и стоявшие у входа машины. Ветер, ослабший, гулял по цеху, и горячий цех становился быстро цехом холодным.

Ветер взял в помощь снежную силу, и клочья бурана стали носиться по заводскому подворью.

Ветер двигался как-то странно, крутил от завода к селу. В дальней дали мерцали звёздочки слабо. Косая синь луны выхватывала даль стоявших лесов. Их буран не коснулся. Ветер двигался к кладбищу, что затерялось в снежной пыли за африкановским луговьём. Настигнул село, и буран завыл по просторам подворий. Жались, вжимались коровы к стене. Овцы в кошарах покорно легли. Собаки скрывались под крыльцами, вырываясь с цепи конуры. Ветер носил по селу то сено, почти что стогами. То, вырывая столбы у ворот, стучал и столбами, и самими воротами то по избам, то по клетям со скотиной. С пары домов полетели и крыши.

Печи в домах моментально застыли. Ветер задувал тёплый дым назад, и горькая сажа клубьём стала виться по избам. Ветер стучал в каждую избу, и избы от страха тряслись: такого давно не бывало. Старожилы потом вспоминали, что ветер такой был тогда, когда умирала старая бабка Варькиной матери. Тогда ветер снёс крышу избенки, и только после того бабка преставилась. А то не умирала неделю: ругалась, плевалась, понося всех святых. Но то было давно, ещё при царизме.