Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

И девочки Никитичны частые гости. Кто на коклюшках учится кружевам, кто на пяльцах старается овладевать бабьей наукой, кто учится шить или вязать вечное бабское рукоделье.

А Никитична сядет за стол, книгу откроет и сказки читает. К тому времени разрешили детворе слушать сказки, прекратили считать их буржуазным хламьём. Мальчишки и те попритихнут, как скоро садится Никитична, накрываясь пуховым платком. Старенький плат аккуратно подштопан, поднавязаны кружева, и чистый уют струится от движений старухи. Детворе Никитична казалась очень древней старухой, ей явно было больше, чем тридцать годов. Чистый голос читает то про царевен да про царей Салтана, Дадона, то про витязей-богатырей, про Руслана с Людмилой.

«Несёт меня лиса за синие леса…». Как сейчас, слышится Вареньке старая добрая сказка про избавителя, всегда верного, всегда рядом, всегда доброго.

Из детства сказочный персонаж доброты и спасения плавно переходил в отрочества грёзы. Избавитель, это Алёшка, которого трёхлетняя девочка первая назвала когда-то Петровичем. Забавный лепет «Алёска» дети высмеяли в голос, и девчушка перешла на «Петровича», четко выговаривая букву «р».

Как ни гостюй, как там ни хорошо у Никитичны да у Алёшки, но ночевала Варенька всегда дома. Для ребёнка мать, какая там никакая, она мать, любимая до самоотдачи. Не замечает дитя ни скудости бытия, ни грязного пола, ни вечной груды грязных тарелок на краю стола. Тянется девочка к матери, тянется, тянется. А в ответ? «Чтоб ты сдохла, проклятая»!

Тёплые руки Никитичны волосы приберут, косички сплетут, молочко поднесут. А мать всё же милее, раз она мать.

За что мне, за что? На давний вопрос ответа ей не было.

А уж после того дикого случая, когда ей было всего лишь двенадцать, ответа уже не ждала. Плёнкою льда покрылось сердечко. А мозг ответа искал: за что же, за что так её мать возненавидела.

И невдомёк красавице-девке, что мать, ни разу никому не сказавшая от кого понесла свою девочку, видела в ней изначально соперницу.

Варьке не было и полгода, как мать стала взгляды кидать на соседа-юнца. Безусый подросток, не совсем уж и взрачный на вид (от слова «взор»), чистыми синими брызгами чистых невинных глаз притянул видавшую виды бабёнку. Как уж она обихаживала паренька! Как старалась! Весь арсенал запустила, все чары.

Отработанный до автоматизма приём приворожения не сработал.

Как-то раз зазвала паренька к себе в гости под самым на что благовидным предлогом: дровец нарубить. Паренек постарался: до пота работал. В избу зазвала чайком напоить соседа уставшего. Никитична где-то была на побывках, и такой случай удобный нельзя упустить. За сладкими разговорами наливала чаёк, осторожно в густую заварку бросила зелье, поднесла гостю стакан.

А только Алёшка поднес стакан к пересохшим губам, заревела Варюха. Децибелы младенчества ора глушили. Мать бросилась ко дитяти: младенец требовал есть.

Стыдливый Алешка из хаты исчез. Наскоро покормила младенца, перепеленала, коротенько так обернулась, а Алёшки в хате уже и не видно. Кинулась на крыльцо, вдогонку Алёшке про чай. Тот на ходу обернулся: «спасибо, мол, тётя! Потом…»

Резануло ухо про тётю, повернулась в избу, и злость перекинулась на младенца. Из-за неё, этой младшенькой, упустила такого. Невинного, а от того более сладкого, паренька. Из-за этой девчонки, что, слышь как угукает за занавеской, слюни пускает.

Сколько потом ни старалась соседка заманить паренька к себе в избу, тот ни в какую. От дел не отказывался, и дровишек нарубит, и воды принесёт. А в избу старался ногой не ступать, инстинктивно чувствуя опасение.

Видел, конечно же, замечал соседкино обихаживание, но как-то противны были ему зрелой женщины липкие взгляды. Противно спине ощущать, как смотрела она на него, рубавшего на старой колоде дрова, как раздувались тонкие ноздри, когда подходила ближе к нему подобрать щепки, поленья, как вертела полными бёдрами. Особенно чёрный взгляд чёрных глаз будто дёгтем мазал по телу. И воняет тот дёготь и жжёт липкой чёрной своей полужижей. Мутными становились глазищи соседки, как будто в чистый колодец бросили мусор, и скрывается чистое зеркало пресных вод от глаза дурного.

Вот у Варюшки тоже очи огромны. Но большие глаза смотрели так чисто, наивно на окружающий мир. Любопытство ребенка наивно и чисто. Поднимет глазищи, и спросит: «Петрович, а сколько у кошки глазов? А почему это Изабелла котят не приносит, а только козлят? А почему Демагог с моей мамкой ночует?».