Антон Уткин - Тридевять земель

– А по мне так действительно глупая туша, – сказал вдруг Михаил Константинович. – С него-то всё это и началось: это насильственное обрусение, эта "Россия для русских". Отчего всё русское отныне становится пугалом? Девизом новой России может быть только один: Россия для россиян, хорошее, старинное слово, нами почти забытое. Нацию рождает не кровь, а право гражданства.

– Magna Romа, Rоma magna? – усмехнулся Сергей Леонидович. – Вы давно из Нарбонской Галлии? Не тогда ли кончился Рим, когда право гражданства получили толпы германцев и своими лесными атавистическими понятиями затопили цивилизацию? И то было великое римское право, которым западный мир и по сей день стоит, а у нас который год всесословную волость не могут ввести.

– Но вы же, как юрист, – Лиза вступилась за брата, – не станете, наверное, отрицать, что прежде всего разрешение крестьянского вопроса лежит в юридической плоскости. Мне кажется, не может быть сомнений, что со времени освобождения крестьян пятьдесят лет назад крестьянская среда уже достаточно прониклась началами общегражданского права, обычаи, если они и существовали, забыты.

– Обычаями как раз всё и держится, – возразил Сергей Леонидович. – Правит атавизм.

Константин Николаевич решил положить конец спору и решительно выступил за атавизм:

– Атавизм – это неизбежное бремя любого общества, это не только явление природы, но также, и даже в большей степени явление социальное. Ибо общество, чтобы оно вообще могло существовать, должно, по необходимости состоять из разнородных элементов, которые с таким же основанием могут быть рассмотрены, как принадлежащие к различным эпохам, потому что человек, стоящий ниже в интеллектуальном смысле представляет, в сравнении с выше его стоящим в этом отношении, давно пережитое последним время.

– Это так, – согласился Сергей Леонидович, – но правовой порядок, который действует в обществе, всегда есть некая середина между порядком желательным с точки зрения передовых членов общества, и порядком, соответствующим стремлениям и желаниям членов его, оставшихся позади по своему умственному и нравственному развитию. Когда это расстояние переступает известные границы, тогда полное единообразие права нарушается, и общество распадается на слои, из которых каждый обладает в той или иной мере своим собственным правом. Часто бывает, что руководящее большинство издаёт законы, на полное проведение которых в жизнь не хватает достаточной силы. Вот в каком трагическом противоречии мы живем!

– А как же твой любимый Йеллинек с его свободой меньшинства? – ехидно вставил Михаил Константинович.

– Сегодня одно меньшинство, завтра другое – а право-то одно. Парадокс, – развёл руками Сергей Леонидович.

22 февраля Сергея Леонидовича ждала поистине бесценная находка. В Императорской Публичной библиотеке он напал на книгу, за которой безуспешно охотился с тех пор, как уехал из Гейдельберга и где только успел пролистать её. Книга принадлежала перу немецкого юриста Адольфа Вагнера, вышла в 1876 в году в Лейпциге весьма малым тиражом и стала библиографической редкостью даже в самой Германии. В своей Allgemeine oder theoretishe Volkswirthchaftslehre (Всеобщее или теоретическое народоведение) Вагнер убедительно доказал неосновательность всех теорий, стремящихся вывести собственность из понятия и сущности человеческой личности. Он показал, что это учреждение является не абсолютной, а историко-экономической категорией, и не вытекает из якобы вечной человеческой природы. Книга эта должна была послужить подспорьем Сергею Леонидовичу в написании очерка «Право как собственность».

Сергей Леонидович возвращался к Лановичам, столь поглощённый выпавшей ему удачей, что не вдруг обратил внимание на неожиданные странности в одеяниях горожан. По дороге в порыве воодушевления он зашел к Елисееву и купил там конфект для Лизы. Реальность, имевшая довольно необычные черты, доходила до его сознания, как по Сведенборгу постепенно доходит до умершего человека сознание, что его таки постигла смерть. Навстречу ему попался гимназист в шинели нараспашку, книжки за поясом, руки в карманах, на фуражке ржаные колосья, по обеим сторонам шинели пуговицы украшены колосьями. Сергей Леонидович проводил разбитного гимназиста долгим взглядом, а когда отвернул голову, увидел прямо перед собой молодую даму, у которой колосья торчали из муфты. Приглядевшись, Сергей Леонидович сообразил, что все, идущие ему навстречу, несли, так сказать, на себе, маленькие букетики ржаных колосьев. Некоторые держали их в руках, у дам они были приколоты к воротникам и манто, у мужчин – торчали из петлиц пальто и шинелей. На перекрёстках, под фонарями, у дверей в магазины стояли молодые люди обоих полов с железными кружками для пожертвований. У лавки восточных ковров Ибрагимбекова он и сам положил в такую кружку бумажный рубль и получил от улыбающейся очаровательной девушки букетик ржи, пристроил его кое-как на воротник пальто, и когда он вошел в трамвай, уже ничем не отличался от большинства его пассажиров.