Роман Парисов - Стулик

А! Вон они как раз, три шарика плывут, розовых шарика – в обнимку. Совершенно же неземной лёгкости и ломкости субстанции, одна другой длиньше – ну абсолютно аэлиты… (Сразу как топор сзади словил ледяной – от предчувствия несбыточности.) Смеются возбуждённо на ухо друг дружке, не дай бог в сторону куда глянуть (ещё кто поймёт что не так), меж собою вроде забавляются – но громко, однако, выступают, картинно… Нет, надо брать, всё равно надо брать. Уверенность надеть на грудь, харизмы подпустить в походку… Дивчата, вы чьи-и-и?! – Взгляд еле-еле. Мимо, поверх, сквозь, кроме… – и опять целоваться. – Да вот он я – красивый, здоровый, умный! Перед вами я, рядом!! Модный – очень, молодой – почти… – Да нет, нет тебя. Мы здесь только. Мы! Кроме нас – никого. И не нужен нам никто. Потому что самая-самая женская вещь – у нас только. У нас только самая-самая женская вещь…

И ты обосран, слышишь, Дон Педро, ты – чужой на празднике жизни! Какой бы там ты ни был – нет тебя, понял?!

«…кто же на дискотеку сниматься ходит?!»

«…мы же не проститутки».

«…глазки у нас намётаны».

«…чем удивишь ты нас? Котлами золотыми палёными?»

Никто никого – в упор.

«…или „Порш“ у тебя тысяч за двести?»

Все кто под чем.

«…ну, может, сядем тогда, а то и подумаем».

Все напоказ, а вокруг… никого!

«…вот у меня есть цель: мне 50 млнов и выше».

И – никого, и – ничего!

«…и если хотя бы 50 – пойти на отношения и сделать вид, что интересен человек…»

Где ещё так повисишь?!

«…на выставку яхт поеду – мужа не найти в клубах…»

«…ну просто как. Я смотрю сразу: у человека внутренний мир…»

Они все или писательницы, или дизайнерши, или там в банковской сфере.

Я их всех ненавижу.

…стоп! Не дай бог нам их осуждать. Они просто хотят сильнейшего, говаривал мой клубный знакомец Дима. Оленя с крупными рогами. Тебе давай красивую? – они хотят богатого! Они стремятся к тому же, что и мы – но по-своему. Гулять? Плясать? Тусоваться? – Х…ня. Правды своей не скажут они никогда.

…стоп! Я зажигаю свет. Рома больше нет. Ромы больше нет. Моя правда – и портрет. Моя нелепая упёртая трижды всем известная – только что вылупившаяся моя правда. Она мечется, хочет разрядки. Рыщет в девственных глазках, увещевает. Заклинает.

Где-то рядом, под, над и везде – глуховато покатились раскаты. (Это Москва прорвалась Новым годом. Как фурункул.)

…иди ко мне, слышишь?.. Позови меня – я спасу тебя! Оглянись вокруг. Везде грязь, везде такая фальшь… Что случилось с миром? Всё везде наоборот… Где ты теперь, кто нежит там тебя, шальную от конфетти, в каком «Мосту», какой ещё лгун послывле?.. [28] Сравнительная степень от слывлый , то есть известный, знатный (от слыть). Чего ждёшь ты от него, от них от всех?.. Нежности? Преданности? Чувства?! Иди ко мне – я дам тебе всё это, нет – я дам тебе много больше!.. Я дам тебе дам тебе дам тебе дам тебе дам тебедам… тебедамтебедам…

…господи, что ещё?! Платьица, ресторанчик?.. Что – я – могу – ей – ещё?!! Что я могу дать вообще, кроме воловьей преданности?! Как, интересно, представлял я будущность?.. Маленькая хозяйка на моих коленках учит географию?! И с самого-то начала зреет во мне незаметно всегдашний мой предел – и вот я вдруг закончен, исчерпан… Как быстро, господи!.. Ничего дальше и быть не могло. Да и при чём она! В который раз, господи, ты подводишь меня к черте, за которую самому глянуть страшно…

…и я на этой черте… застываю, и зализываю раны, и опять оседаю на дно – а жизнь несётся прочь!..

…не могу прорваться выше – почему?..

…не знаю и знать не хочу, кто я есть – почему?!

…почему не нужен мне никто, господи, ответь!!

…почему отгородился я ото всех – от них, которых я как бы выше? Почему вокруг всё фауна, всерьёз не воспринимаемая?! Я величаю их животными прозвищами, а сам я кто, господи? – муравьед? павлин?.. дятел?!

…я вне, вне, вне этого грёбаного социума – почему?..

…я почти не работаю – как даёшь ты мне мой хлеб?!

…я презираю клубы – я висну в них – зачем?..

…где друзья?! Почему не нужен мне никто, господи, ответь!!

…и как, как все эти ящеры, тритоны, питоны, шмели да трутни имеют всё, что пожелают, – деньги, наглость, мощь… ты отдал им даже моего выстраданного стулика, который…

– Ду-ра-чок. Так надо. Забыл?.. Стулик – всего лишь средство. И кому ты там завидуешь. Это же всё – тени. А ты, ты – ТЫ! – дурак! – ещё жив.

– Но я… никто.

– Неважно. Главное – что ты жив.

То была мгновенная тёплая вспышка, будто кто-то тронул меня, большой и мудрый, укутав, как маленького – взъерошенного и злобного. Всеобъемлющее покрывало легло легко и вязко – странным образом оно как бы освобождало ото всего. Я лежал, не шевелясь, как в сладкой вате, слушал хлопушки и улыбался над собой – такой вот у нас Новый год, впервые в жизни.