Роман Парисов - Стулик

А за окном, господа, декабрь!.. Огоньки кругом, петарды, веселье. Тридцать первое! Провожаем старый год. Желаем себе успехов в работе и личной жизни в новом 2004 году. И уже, по мере разгорания внутренней лампочки, поверить готовы, что в новом уж будет у нас всё лучше, больше и веселее. Ну не может не быть.

Только опять вот – её глаза. (Ну что опять с ними такого, что сердце заколотилось?!) Ах да. Вчера проплыли они по ТВб – как ни в чём не бывало, внезапно, но и предсказуемо, вообще-то, в контексте программы – и были так непохожи они на те, что сделал себе я, что мигом вырвалась тогда душа – да тут же и застыла над экраном, и проводила удивлённо глаза эти – чужие, расплёскивающие кругом взрослость свою и важность, глаза – опустошённые до собственной блистательности, выказывающие природную свою причастность к чему-то самому-самому и от него же несомненную усталость, да-да – чуть потухшие глаза уверенной, шикарной и утомлённой от жизни женщины… Проводила их с миром моя осаженная душа по знакомому коридору некоего совсем нового, самого ноне модного ночного клуба, и дверь им таким открыла на выход, и даже усадила в чёрный мерседес, на заднее почётное сиденье… Передача-то о чём, передача?! – Ой, ой. Не поверите. О съёме – на дискотеках. Вот угадывается серебристый интерьер верхнего привата и чёрный силуэт всем нам уже такого известного, вездесущего героя – в полосочку костюма от «Армани». У «первого московского плейбоя» и «убеждённого холостяка» берётся «несколько слов». Вопрос один: как, как?! – Ответ: ну, чего. Подкатываешь на мерсе, чтоб было боле-мене ясно, на чём приехал, потом часами светишь… там ещё каких-нибудь пару ходов – и она ведётся. Куда деваться-то? Старо как мир. Пожалуйста – демонстрирую. И тут… Светик! Золотые какие-то волосы, чуть пополнела – кукла! Для ТВ, чтоб уж наверняка, чтоб не ходить далеко, подопытная – мутированная, трансгенная – только якобы снятая овечка живо и охотно иллюстрирует собою волчиный улов!

Да нет же! Просто её подставили, не могла б она не разобрать контекста, в котором выступила… а, как бы там ни было – ты, Светка, абсолютная дурочка в этой роли, ласково бормочу я и бреду к холодильнику. (Ром удивительным образом поднимает с обычно неподвластной глубины ту самую мудрость, ту спокойную объективность, позволяющую нам быть выше рядовой запальчивой ревности.)

А – интересно: то несомненно была она, Стулик – но настолько при этом чужда всему, что любил в ней я, что улучшенные, налившиеся, получившие цвет черты лишь низвели объект в малоузнаваемую, усреднённо-сексапильную восковую форму… И фигурка эта, окружённая движимо-недвижимыми атрибутами из того, прежнего, беспроблемного, такого ей привычного глянцевого мира – смотрелась возмутительно естественно… будто и в помине, никогда-никогда не было нас !

О благородный чёрный ящер, великолепный надутый идол, хамелеон с железным зобом и безошибочным бархатным языком! С тобой-то нам всё боле-мене ясно. Ты, ты – герой нашего времени! Тебя знают все, и модные ток-шоу, время от времени вспоминая о любви, охотно подставляют свои тёртые бока под твои неприкрытые, хлёсткие сентенции. (Я тоже начинаю тебя понемногу любить: ты ведь моя тёмная сторона, генетически мне заказанная!!) Ты – философ, у тебя линия: ломщик, зажигательный и холодный. Всеми своими появлениями передо мною ты смеёшься, ты стираешь меня в ноль: ключик к стуликам теперь не подбирают – просто взламывают одной и той же всё игрушечной отмычкой: устало обнажить золотистое жало, раскинуть веером пёстрый хвост… и, не скрывая незамысловатости поступательного движения языком (длинным и ленивым), попасть точно в цель.

И ты, овечка, молодец. Тоже ведь попала – в обойму! В самый фокус богемной московской тусовки. С Ущукиным – на виду, с ним прямо в центре. С Ущукиным – небанально. С ним модно! Престижно!! И – главное – легко!

Мне тоже легко. Я закрываю глаза. Я в абсолютной темноте. Времени уж, наверно, около десяти. Мне абсолютно невдомёк, где я буду в Новый год. Я наливаю ещё рома. Роме легко с ромом. Рому легко с Ромой. Лёгкость выдавливает меня, и я парю вместе с матрасом. Я уже не скажу, где я. Скорей всего, в общечеловеческом пространстве, потому что всё боле-мене ясно. Вот рядышком два шарика воздушных, поцеловались, стукнулись – и оттолкнулися тут же, а мне легко-легко – и смешно немножко, потому что понимаю я: ну не могут они не оттолкнуться друг от дружки! Каждый своим надут, чем-то лёгким очень и звонким…