Энгус Уилсон - Рассказы

— Ничего страшного, — решила она. — Лучше бы кого постарше. Но с ней надо только посидеть рядом. Все равно близких у нее никого нет.

Она отворила дверь и заглянула к Сильвии в комнату.

— Все в порядке, — сказала она, — можете войти, — и, убрав в голосе сварливость, добавила — не очень рвотой пахнет? Я опрыскала комнату одеколоном.

Шептала она оживленно и громко. Морис молчал: даже от слабого запаха рвоты его желудок начинал бунтовать.

Комната была большая и пустая, если не считать двуспальной кровати в углу и дряхлого, засаленного в изголовье кресла. Единственный туалетный столик подозрительно походил на перевернутый ящик; на нем тесно стояли лосьоны, кремы, пудра; сверху свисала замысловатая самоделка, к ней из розетки в центре высокого потолка тянулись электропровода. Выкрашенные кремовой краской стены замусолились; одну было начали оклеивать дешевыми «модернистскими» обоями; на старенькой вешалке для полотенец болтались черная юбка, белая шелковая блузка, чулки и комбинация. Прямо на полу, на циновках, кучками лежали книги и журналы; на пятачке шаткого полированного ночного столика жались раскрытая пишущая машинка, портативный проигрыватель и стопка пластинок. На стенах вразброс прикноплены рисунки Виктора, словно на выставке школьных талантов. В постели лежала Сильвия. Рядом с подсиненной белизной ее лица простыни казались серыми, наволочка лоснилась под копной запущенных светлых волос.

Но в этом мертвенно-бледном и неопрятном существе Морис вдруг разглядел юную и прелестную девушку, тем более что она была гораздо моложе, чем он ожидал, может быть, одних лет с ним, и он потерял дар речи, чувствуя головокружение и дрожь в ногах: так обычно проявляла себя чувственность в его зажатом теле. Из-под набрякших, покрасневших век, словно с прищуром, смотрели ее грешные глаза; полнощекое, хоть и без кровинки, лицо с высокими скулами, пухлые губы обиженно надуты, как на головках Греза. Она казалась ожившей гравюрой восемнадцатого века, изображающей юное падшее создание на смертном одре: вроде бы назидательный сюжет, но и распутнику есть что посмотреть.

Мориса смущал по-женски оценивающий взгляд мисс Черрил. Он лихорадочно искал, что сказать, как подтвердить свои полномочия. Но пока он искал нужные слова, всхлипывание на постели сменилось прерывистым дыханием и Сильвия зашлась громким истерическим плачем — так неукротимо ревут с перепугу избалованные дети, а Морис не умел обращаться с детьми.

Мисс Черрил бросила на него мимолетный взгляд, подошла к постели и резко встряхнула Сильвию.

— Прекрати крик! — сказала она. — Не выставляй себя дурой перед врачом, он скоро придет.

Эти уговоры кончились тем, что Сильвия пихнула ее в плоскую грудь.

— Катитесь отсюда! — крикнула Сильвия. — Катитесь! Обойдусь без вас и вашего доктора!

Если на нее у Мориса управы не было, то, во всяком случае, с мисс Черрил можно было как-то разобраться:

— Я думаю, вам лучше оставить нас, — сказал он.

— С большим удовольствием, — сказала та. — Впредь буду умнее.

Морис открыл перед ней дверь.

— Спасибо за все, что вы сделали, — сказал он, но мисс Черрил вышла, не удостоив его даже взглядом.

С минуту он молча смотрел на Сильвию. Удивительная вещь: ее плач был приятен ему. Впрочем, он уже был знаком с капризами мужской природы. Сейчас он поспешил унять это волнующее чувство, удвоив внимательность.

— Я бы очень хотел вам помочь, если это возможно.

Прозвучало глупо, холодно, но Сильвия точно ждала этих слов.

— Катись отсюда! — взвизгнула она. — Оставь меня в покое!

Вполне резонная просьба, и Морис было двинулся к двери, как вдруг Сильвия, перегнувшись через край постели, схватила туфлю и запустила ему в голову. Рука у нее была нетвердая, и, конечно, она промазала. Однако сама эта акция произвела неожиданное действие на Мориса: он решительным шагом подошел к постели и влепил Сильвии пощечину. Потом неловко и жадно поцеловал ее в губы. Тяжелый дух, которого не могли перебить даже пары одеколона в комнате, разом отрезвил его. Вся линия его поведения предстала ему настолько причудливой, что он опустился на край постели и уставился куда-то поверх головы Сильвии.

— Ты похож на рыбу, — сказала она. Она уже не плакала, и Морис отметил, что в нормальном состоянии голос у нее сипловатый.

— Прости, — сказал он. — Я пришел тебе помочь.

— Уже помог, — сказала она.

Удивительная ее непосредственность и при этом какая-то туповатость напомнили ему многое из его театральных впечатлений. Если его здесь ждала не трагедия, и даже не мелодрама, к которой он готовился, то по меньшей мере английская комедия лучшей выделки. От внешнего вида комнаты он постарался отвлечься. В конце концов, декорации далеко не самое главное на сцене. Он тоже будет немногословен, в меру развязен, артистичен, современен.