Виктор Бычков - Вишенки

Вот и Глаша ещё не всё прошла, остались Соловки да Киевская лавра Печерская. Если уж и после них ничего не получится, тогда, точно, придётся смириться.

Только надо было определиться: куда раньше направляться? В Киев, в лавру? Или на Соловки? Тут слухи ходить стали один страшнее другого: мол, новая власть приглядела Божьи храмы на Соловках под тюрьмы.

Так ли, нет, но решила сразу на Соловки. Киев почти рядом, успеет, если что. А вот до Соловков добраться – это не фунт изюма съесть. Поэтому-то начинать надо с Соловков. Даст Бог, слухи останутся слухами. Не может того быть, чтобы в святых местах тюрьму делать. Неужели у большевиков нет ничего святого? Хочется верить, благоразумие должно взять верх над человеческой глупостью. Это же святотатство, страшнее греха у православных нет. Большевики-то люди русские, неужели не понимают? Хотя крест с колоколенки, что на церкви в Слободе, сняли, нехристи эти, антихристы, прости Господи.

Отец Василий, каким бы ни был крепким мужиком, но и тот сдал, слёг в постель, переболел после того случая. Только благодаря жене своей, матушке Евфросинии, вроде как оклемался, ожил, снова службы служит в храме, слава Богу.

И что удивительно, никто из жителей окрестных деревень Слободы, Борков, Вишенок, Пустошки так и не осмелился помешать снятию колокола. Смотрели со стороны, безучастные. Несколько пожилых женщин кинулись, было, помешать, так их милиция вытолкала в спину, пригрозила карами не небесными, а сугубо земными – тюремной камерой. И отступили, испугались.

А вот юродивый Емеля, что живёт с матерью сразу за церковью, не побоялся, не струсил. Кинулся на богохульников с топором, около часа не давал подойти к лестнице, что ведёт на колоколенку. Не смогли топор отнять большевики силой, так обманом взяли Емелю. Пообещали, побожились, что ничего плохого делать не будут, оставят в покое колокол. Поверил, бедняжка, сдался. А они обманули, топор забрали, юродивого связали верёвками, оставили лежать связанным на церковном дворе. И сами на его глазах сняли, сбросили колокол.

Как переживал, как бился головой о землю Емеля! Это же насколько надо потерять совесть православную, чтобы не бояться издеваться над юродивым, обманывать его?! На Руси так не принято, грешно так делать. А вот поди ж ты…

Значит, на самом деле у большевиков уже нет ничего святого?

Нет, не хочет верить Глаша, что Соловецкие монастыри перестали действовать. Как так? Веками действовали, а теперь что? Неужели такое может произойти? Пойдёт она, чего бы это ей ни стоило, пойдёт.

И пошла. Собралась в одночасье, и раненько-ранёхо на заре вышла из дома. Заранее предупредила и мужа, и сестру, что провожать не надо. Она сама не маленькая, опыт есть.

В верстах сорока-пятидесяти за Ладейным Полем зашла в небольшую церквушку, порасспросить батюшку, как, какой дорогой идти дальше к Соловкам. И стоит ли после того, что слышала? Хотя часто встречались паломники, что шли обратно, уже из Соловков. Вот они-то и подтвердили самые страшные догадки: тюрьмы в монастырях открыли большевики! Правда это. А монахов изгнали кого куда. Но на небольших островках всё ж таки остались божьи храмы, но это уже совершенно не то, чего требовала душа женщины.

Господи, а Кемь-то рядом! Рукой подать! А там и Соловецкие монастыри. Почитай, дошла, а тут вон какое дело. Выходит, зря шла? Нет, только не это. Неужто Господь не услышал её молитвы, не дарует ей прикоснуться к святыням соловецким?

Но Глаше надо сейчас полечить избитые в кровь ноги, да поиздержалась в дороге с деньгами. А тут третьего дня на ночёвке цыганка пристала, погадаю, говорит. И так проникновенно, так искренно говорила, глядя немигающим взглядом в глаза Глашины, такой доброй казалась. И про горе-беду её рассказала, как узнала об этом – неведомо, да так рассудила, что получается, не зря идёт она к святыням: обернётся поход её приобретением, радостью великой для Глаши. Но для этого нужна самая малость: медную копейку завернуть в денежку бумажную. И притом для большей надёжности, чтобы чары свершились, монетку желательно заворачивать постепенно сначала в бумажку малой стоимости, потом всё крупнее и крупнее.

Цыганка медную монетку держит в руках, смотрит Глаше в глаза и с такой болью в голосе говорит, но так уверенно, проникновенно, напористо:

– Неужели ты отказываешься от своего счастья? Ты уже стоишь на его краю, осталось совсем ничего, и вот оно, твоё, бери его руками, держи, не упусти, только денежки достань да заверни. И всё! Но, главное, не сомневайся в том, что делаешь. В противном случае волшебство может и не получиться, нарушиться в самый что ни на есть ответственный момент. А тебе это надо? Не сомневайся, ты делаешь правильно, ради себя, ради своего будущего ребёночка, смелее, смелее, всё будет, как ты хочешь, я тебе говорю. И ты возьмёшь на руки свою кровинушку, вдохнёшь ни с чем не сравнимый запах своего дитятки, услышишь его ангельский голосок, будешь гладить очаровательные кудряшки. А вот он уже делает первые шаги, топ-топ, о Господи, какое счастье!