Виктор Бычков - Вишенки

– Так у них, паря, ещё и бабы с девками своим мужикам помогают, вот так! Дерутся наравне. Бывало, к тебе она кинется такая красивая, сиськастая. Ты на неё зенки впялишь, слюнку глотаешь, потому как чужая баба завсегда вкусней собственной, а она тебе ка-а-ак даст колом промеж глаз или ещё хуже – промеж ног, зараза, целит с умыслом, и всё – винтом в землю врезаешься! Похлеще отца Василия окрестит. Вот так-то вот, а ты поговорить не хочешь.

– Ладно, не обижайся. Так видел?

– Я и толкую, что видел. Не так давно вот так же, как ты, подъезжал, я как раз курить собрался. Дай, думаю, попрошу табачку, сам знаешь, чужой табак как чужая баба, – завсегда крепче. А он, не слазя с коня, как барин, мол, как проехать на Слободу, а оттудова – на район? Я ему про табачок заикнулся, так он, паразит, сделал вид, что не слышит, холера его бери. Да зенками бесовскими как зыркнет на меня, как будто я это не я, а лепёшка коровья. Обида, конечно, меня взяла, плюнул я на его табак. Знаешь, мил человек, у таких гадких людей и табак под стать – гадкий. Ну, я и показал. Он тут же перемахнул через плетень, только я его и видал. Ты, надеюсь, не такой? Табачком богат? Угости, попробую.

– Точно? Не брешешь? Не врёшь? – но кисет вынул из кармана, подал старику.

– Точнее только галка сверху гадит, а врёт кукушка, да собака брешет, – обиженно ответил старик. – Это ж сказать такое! Брешешь? Это я-то брешу? Да у любого спроси, и тебе каждый скажет, что честнее деда Прокопа в Вишенках ещё не встречалось. Разве что отец Василий подстать мне – такой же сурьёзный, так он в Слободе, а я – здесь, один на всю деревню. А то – брешешь, тьфу, Господи. И как таких людей земля носит? Со мной сам батюшка за руку здоровкается, а этот приехал чёрт-те откуда, и туда же – вишь ли, омманываешь!

– Вот же гад! – зло произнёс всадник, сплюнув на дорогу. – Убёг всё-таки, сволочь! А всё прикидывался идейным, тьфу, твою мать! Вот и верь после этого людям на слово.

– А что он натворил? – поинтересовался Прокоп Силантьевич. – Чего вы его так ищите? Если б знать, я ба его стянул с коня за штаны плисовые.

– Точно, он! Я ещё сомневался, а раз ты говоришь за штаны плисовые, то точно, он!

Мужчина сделал, было, попытку слезть с коня, но почему-то передумал.

– Сбёг! Вот что натворил. Отправил мужиков подогнать на площадь, а сам… Вот же гад! – в который раз заматерился всадник.

– И как теперь перед Николаем Павловичем оправдываться? Вот незадача.

Дед Прокоп сворачивал самокрутку трясущими руками, просыпал табак на землю, смотрел вслед ускакавшим повстанцам.

– Кажись, пронесло, слава тебе Господи, – перекрестился, потом секунду-другую прислушивался к себе и вдруг произнёс:

– Кажись, и меня пронесло, итить твою в коромысло, как у плохого солдата перед боем. А тут после, – столкал недокрученную папиросу обратно в кисет, резво побежал за хлев, на ходу развязывая бечёвку на холщёвых штанах, шоркая лаптями по земле.

Последние зёрна овса бросили в землю, когда регулярные части уже преследовали отступающих повстанцев, как раз после Троицы.

Сначала через Вишенки прошли остатки отряда из Смоленской губернии. Следом по своим домам разбежались мужики с Вишенок, Борков, Слободы. И когда вечером кавалерийский эскадрон Красной армии вошёл в деревню, уже ничто не напоминало о том, что часть жителей поддерживала повстанцев.

– Ну-ка, скажи, батя, – к Щербичу, как старосте деревни, обратился командир эскадрона, не сходя с коня, – у тебя есть список, кто воевал против советской власти?

– С чего это? Я не приставлен следить за людьми.

– Это твоё упущение, – командир рукояткой нагайки коснулся плеча Макара Егоровича, пытаясь приподнять голову за подбородок. – И ты его сейчас исправишь, напишешь.

И тон, и само требование настолько обидно прозвучали для старосты, что его передёрнуло.

– Потрудитесь сойти с коня и разговаривать со мной как с должностным лицом! – еле сдерживая себя, произнёс Щербич, пристально глядя снизу вверх. – Я с вами коров не пас и собак не крестил, к счастью!

– Вот как ты разговариваешь с командиром Красной армии? – военный всё же соскочил с коня, передал повод ординарцу. – Та-ак! Ну-ка, ну-ка, говори дальше, недобитый буржуй!

Макар Егорович краем глаза видел, как вокруг них образовалась плотная толпа местных мужиков, чувствовал их молчаливую поддержку, готовность прийти на помощь. И понимал, что нельзя давать повод для лишнего конфликта. Стоило ему вот сейчас пойти на обострение, и неизвестно, чем это может закончиться. Поэтому попытался сгладить ситуацию.