Виктор Бычков - Вишенки

– А теперь, паря, падай на коня, гони к Фимке на винокурню, – наставлял старик Данилу. – Пускай на время спрячет в конюшне.

– А чего они по дворам ходили? – спросил Кольцов.

– Так, это, сейчас скажу, – дед собирался с мыслями. – Мо-би-ли-за-ция, холера её бери. В армию набирают силью мужиков против большевиков воевать. Вот и этот приехал забрать хозяина. Ты ба, Данилка, схоронился на всякий случай, а то не ровен час загребут.

– Хорошо, Прокоп Силантьич. А ты-то как? Может, и ты спрячешься от греха подальше?

– Дурак ты, Данилка. Я их на ложный след пущу, если что. Шукать ведь будут пропажу, а тут и я, всё обскажу, объясню на пальцах что да как.

Глаша дома сняла с себя рваную одежду, переоделась и теперь стояла на крылечке, недоумённо озираясь.

– А гдей-то этот? – спросила тихим голосом мужиков, когда они зашли во двор.

– Как где? – недоумённо переглянулся дед с Данилой. – Ушёл. Оклемался и ушёл.

– Правда?

– Вот тебе крест! – побожился Данила.

– Чтоб мне с места не встать, – старик даже перекрестился. – Обматерил нас на чём свет стоит и убёг, холера его бери. Но и ты, шалава, меньше бы серёд чужих мужиков лицом своим красивым светилась, итить твою в под дых! Через тебя и я грех взял на свою душу.

– Какой же грех, деда? И что я плохого сделала? Я же на свой двор вышла, а ты так меня обозвал. Не стыдно?

– Ну-у, стыдно, не стыдно. Понимать должна, что чужаки деревню заполонили, а ты вон какая красавица. Могла бы лишний раз схорониться.

– А тот бандит правда ушёл?

– Не, не ушёл, а ускакал. После моей оплеухи кто ж ещё может тут оставаться? А ты как будто жалеешь, а, Глафира? – прищурился старик и плутоватая улыбка застыла на бородатом лице.

– Что ты, что ты, дедушка! – засмущалась, покраснела Глаша. – И как только язык у тебя повернулся такое сказать?

До них стало доходить: женщина в горячке не до конца поняла, что здесь только что произошло с незадачливым воякой, и не стали её разуверять.

– Вот и ладненько, – продолжили разговор уже без Глаши. – Пускай живёт в неведении, так легше и ей, и нам. А ты, Данилка, скачи. Бери коня и скачи. Искать будут пропажу, а я уж тут как-нибудь сам разберусь.

– Фимке ни слова, дедунь? – то ли спросил, то ли посоветовался Кольцов.

– Могила! Пускай, если схочет, Глашка сама расскажет. Наше дело – сторона.

Прокоп Силантьевич чинил плетень, поминутно поглядывая вдоль улицы: не ищут ли вояку повстанцы? Но нет, тихо в деревне. Разве что разорвётся тишина криком отчаяния женщины, у которой уводят мужа на войну, и опять утихает всё.

Аисты клёкотали на сосне, что стоит над обрывом у Деснянки, несколько пар парили над лугом. Тихо.

Но вот показались вооружённые всадники, заходят во дворы, тут же возвращаются к лошадям, едут дальше.

– Добрый день, батя, – плотный, грузный всадник остановился у плетня. – Как здоровье?

– Спасибо, сынок. И тебе не хворать, – не отрывался от работы старик.

– Ты, это, не видел нашего одного, молодого, на гнедой лошадке?

– Подъезжал один, точно, – ответил дед, с трудом разогнув спину.

– Спина, холера её бери. У тебя не болит, нет? – поинтересовался у мужчины. И тут же продолжил, не дожидаясь ответа: – Да откуда она может у тебя болеть? Вишь, боров какой! И как только конь тебя носит? А баба терпит, ай нет? – хитро прищурился, уставился невинными плутоватыми глазками на всадника. – Небось ходок, а? Э-э, вижу и так, что ходо-ок ещё то-от!

– Ты, это, старик, мозги не заговаривай, – отмахнулся мужчина. – Ты мне скажи: видел нашего одного на гнедом коне?

– Видал, – ответил дед и снова принялся чинить плетень, давая понять, что он обижен невниманием к своей персоне, продолжая бубнить под нос. – Ездиют тут всякие, а ты запоминай, отчитывайся. Как будто царские урядники, итить их в коромысло. Нет, чтобы поговорить по-хорошему, новости рассказать, табачком поделиться, шутки пошутить. Так сразу: «Видел?». Конечно, видел.

– Ну-ну, расскажи-ка, батя. Да не обижайся, холера тебе в бок, какие-то все обиженные у вас в деревне.

– Не-е, у нас тут полудурки одни. Это у вас все важные, умные. Куда нашим до ваших, что на ходу подмётки рвут, соплёй ворон с небес сшибают. Мы уж так уж как-нибудь. Нам бы замуж, раз беруть. Вот в Пустошке мужики, не нам чета! Бывалыча, сойдёмся стенка на стенку, а их-то, мужиков, меньше нашего почти в половину, а они же нам сопатки понабьют. Вот такие дела, – гордо закончил старик.

– Как это? – удивился всадник. – Вас же больше, сам говоришь.