Виктор Бычков - Вишенки

– Рассуди, ты калач тёртый: стоит ли, нет возвращать зерно из амбара по домам?

– Ты о каком зерне речь ведёшь, Никита Иванович?

– Что продотряд изъял у наших хозяев. Часть вывезли в район обозами, остальное лежит. Вроде на посевную оставляли новые власти, да, вишь, скрылись бесследно куда-то. Вот и не знаем, как быть?

– Не с руки мне вмешиваться в ваши дела, ещё не так поймут, – Щербич сделал попытку уйти с собрания.

– Погоди, погоди, Макар Егорович. Твоё состояние я понимаю, – остановил его Никита. – Только не время обидки корчить или изгаляться над чужим горем. Если дураку взбредёт посмеяться над тобой, извини его. Что с дурака возьмёшь? А нам твой совет нужен, это правда. Мне, по крайней мере. Не обессудь.

– Говори, Макар Егорович, – зашумели в толпе. – Чего там. Мы тебя всегда уважали. Хозяин ты, этим всё сказано.

– Ну спасибо, православные, – Щербич не ожидал такого отношения к себе. Чуть не прослезился, но вовремя взял себя в руки. Оказывается, людей он плохо знает, не такие уж они и забитые. И им не чуждо всё человеческое.

– Скажу, но не обижайтесь: вдруг кому-то не по нраву придутся мои слова.

– Говори, Егорыч, – дед Прокоп на этот раз был с Марфой. – Говори, если кто против вякнет, заткнём глотку, – разошёлся старик, но его вовремя одёрнула соседка.

– За всех не говори, дедунь.

Пришлось Макару Егоровичу подняться на крылечко и оттуда говорить. На него смотрели десятки пар глаз, с интересом ждали.

– Допустим, – начал Щербич, – вы заберёте зерно обратно. У кого и сколько изъяли? Я знаю, что у кого-то больше, у кого-то меньше. А сколько? Вот и оно. Начнёте друг перед дружкой завышать свою долю, рвать один у другого. Кому-то обязательно не хватит, кто-то не доберёт своё, станете брать за горло. Вот и вражда между вами, вот и станете врагами. Так я говорю или нет?

– Так, всё так, твоя правда, – толпа одобрительно загудела.

– Даже если разделите, вы же его прожрёте, потому как отсеялись уже все справные хозяева. А по осени к вам снова придут продотряды и опять изымут хлебушко. Вот чтобы этого не было, предлагаю организованно общиной кинуть это зерно в землю. По осени его же и сдадите государству, а ваши амбары останутся в целости. Или хотя бы возьмут меньше, поскольку вы план свой выполните общинным хлебом.

– Мыслю говорит человек! – первым одобрил такой расклад дед Прокоп. – Как молитву читает.

– Правильно сказал, – поддержали и остальные. – Вот кого бы к нам в командиры.

– А то! И правда. Оставайся, Макар Егорович, да руководи, – радостно подскочил Никита Кондратов. – А то на меня всё взвалили, а у меня ума-то не хватает. Примака уже и след простыл, да и не нужен он нам. От него больше вреда, чем пользы.

– Нет-нет, – запротестовал Макар Егорович. – Хватит с меня. В одну реку дважды войти нельзя.

– Так река-то не та! – заговорили в толпе. – Там своя река была, а здесь общинная.

– Уважь, Егорыч, – больше всех рад был такому повороту дела дед Прокоп. – С тобой же хоть поговорить, хоть поспорить можно. И голова у тебя на месте. Да только за то, что ты в друзьях с отцом Василием ходишь, уже уважать тебя надо.

Как не отнекивался Макар Егорович, а пришлось сдаться. Решено было отправить по настоянию нового старосты, так теперь будет называться выборная должность Щербича, гонца в волость, в Слободу к Сидоркину Николаю Ивановичу. Он обскажет председателю Совета, что вместо сбежавшего неведомо куда Кондрата-примака главным в Вишенках народ выбрал Макара Егоровича. Если потребует протокол собрания, его составит сам новый староста. А в ближайшее время Макар Егорович приедет в Слободу и встретится с Николаем Ивановичем, там и обговорят всё.

Когда Щербич заскочил к отцу Василию, чтобы поведать о своём новом назначении, спросить совета, получить благословение священника, батюшка заметил с улыбкой:

– Вижу, верят в тебя люди, и ты их любишь, и землю нашу любишь. Это судьба, Макарушка. Тебе потребуется недюжинные силы физические и душевные, чтобы лавировать между властью и крестьянами в это непростое, жуткое время. Занятие это неблагодарное, но нужное, полезное. Не сразу всякий сможет по достоинству оценить, а лишь со временем. Да хранит тебя Господь, добрый ты человек! Я верю в тебя.

Вторую неделю в окружённой Пустошке идут бои. Отзвуки выстрелов долетают и сюда, на окраину Вишенок. Народ высыпал на улицу, столпились, стоят кучками, с содроганием вслушиваются в непрекращающуюся стрельбу. Господи! Кто бы мог подумать, в страшном сне не могло присниться, что война полыхать будет за околицей!