Виктор Бычков - Вишенки

– Данила-а! – успел крикнуть дед соседу. – Отходим к стенке или ко мне спиной стань! Прикрываем друг дружку, Данилка! И не таких видывали, сучьи дети! Смелей, паря! Бей вражину! Под дых, под дых ему аль в морду цель!

Закалённый по молодости в драках, дед Прокоп не потерял и теперь тех навыков, что приобрёл в лучшие годы. Прижавшись спиной к стенке дома, выставив вперёд батожок, как пику, не подпускал к себе противника. Рядом Данила с отчаянной решимостью на лице махал колом из дедова забора, тоже не давая приблизиться к себе на расстояние вытянутой руки.

– Ряту-у-уйте! Убива-а-ают! – блажила с ганок баба Юзефа, норовя огреть батожком любого, кто приближался к ней. – Спаси-и-те, лю-у-у-ди добрые! Гра-абю-у-ут, убива-а-ают!

На цепи рвался пёс Волчковых Буян, отчаянно голосила старуха, кричали мужики. Деревенские собаки подхватили, и уже через мгновение над Вишенками стоял неимоверный собачий лай, крики мужиков, женский визг. На шум сбежались люди, и общими усилиями мир во дворе удалось восстановить.

Данилу и деда Прокопа арестовали, под конвоем доставили в сельский Совет, где без разбирательства посадили под замок в холодную. Обещали при случае отправить в ВЧК района.

– А ты, паря, ничего-о, – хвалил дед Прокоп соседа, сидя в углу холодной на клочке соломы. – Ловко ты того мужичка опоясал колом, ох, и ловко! Винтом пошёл, зараза! Моя наука, что ни говори, раз по соседству живём, вот от меня и набрался, да, Данилка? Кто ж тебя научить мог так драться, если не я? Отец твой Никита, царствие ему небесное, и рядом со мной не стоял, когда мы стенка на стенку шли. Он игдей-то сзади всё норовил пристроиться. Куда-а ему! Не задира был Никита, нет, не задира. Да и против кулака отца Василия он жидковат, не мне ровня. Я-то только оглохну, круги перед глазами, а так ничего, выдерживал, как батюшка разнимал нас. Денька два-три без уха похожу, и снова можно стенка на стенку. Вот уж кто мастер так мастер! Не нам чета, дай ему Бог здоровья. Святой человек! Если приложит в лоб либо в ухо, любо-дорого вспомнить! Я ж его за это готов на руках носить, как на икону молиться готов. Он ба этих с ружьями одной левой, не глядя, как думаешь, Данилка? Смог ба, нет? Смо-о-ог ба, разговора нет. А вот жёнки своей, матушки Евфросинии боится. Такая маленькая, плюгавенькая, как дитёнок по росту, а поди ж ты, таким дядькой крутит, как ей вздумается, лучше, чем моя Юзефа мною. Вот где загадка. И моя баба, на матушку глядя, как взбесилась, ей Богу. Так и норовит, так и норовит обиду нанесть мне, холера её бери. Хуже, чем продотрядовцы. Эти только наездом, а она всё время при мне. Вот оно как, а ты говоришь…

Кольцов молчал, переживая за оставленный дом, зерно, хозяйство. Что и как теперь подумает тот же Сидоркин? Вдруг не станет разбираться, а уберёт от сада Данилу? Что ж тогда делать? Как глядеть в глаза Макару Егоровичу?

Но и остаться в стороне он в тот момент не мог: сосед всё ж таки. Да и не принято так в Вишенках, чтобы пришлые порядки устанавливали. Ну, и дед Прокоп молодец! От же, старая перечница! Как пахать да сеять, так за поясницу схватится, недомогает. А как почуял носом драку, так куда хворь подевалась. Резак, ох и резак!

К вечеру пришла Марфа и сквозь щель в холодной рассказала, что у Волчковых от злости продотрядовцы выгребли почти всё из амбара. Даже не закрыли, уходя. А у них, Кольцовых, Марфа не дала, кое-что оставили. И у Гриней Ефим присутствовал, не дал забрать лишнего, а только согласно бумажке из Совета. А вот ей, Марфе, такой бумаги не показали, но Бог с ней, с пшеницей да рожью, главное, чтобы мужа не посадили в тюрьму. Это ж надо додуматься? Вдвоём супроть четверых с ружьями? И где их головы дурные были, прости Господи? А вдруг бы стрельнули? И нет Данилы-кормильца, Прокопа Силантьевича тоже нет! Ох, Господи, что ж это за наказание на её голову?

– Чтоб они подавились, моим добром! – шумел старик. – Но мы-то, мы-то, а, Данилка! Не стыдно, нет, не стыдно, как мы их! Нам бы в помощники отца Василия, так мы ба раскидали этих вояк, как пить дать, раскидали ба! Да он ба и один с ними справился, а мы ба с тобой на подхвате: утащить кого, в чувства привести, водой отлить да откачать? Как думаешь, Данила Никитич? Э-эх! Не вовремя потасовку остановили, а то мы-ы ба-а! – мечтательно произносил дед Прокоп, почёсывая кулаки. Он уже не столько горевал за отнятый хлеб, сколько сожалел, что мало так длилась драка.

Продотряд прошёлся по деревне страшной метлой. Ни одного зажиточного двора не минули, выгребли, увезли большую часть запасов. Кто на ярмарке перед Пасхой успел продать зерно, тот продал, хоть что-то поимел. Перед Троицей уже вести будет нечего.