Виктор Бычков - Вишенки

Солнце уже встало к полудню, когда Макар Егорович, немного отдохнувший, подошёл ко второй протоке. Она казалась почти в половину уже первой. Окрылённый одной удачей, смело шагнул на лёд, постоял с минутку, привыкая, чувствуя под ногами твердь. И пошёл, пошёл, чутко прислушиваясь. А берег вот он, рядом, вдруг разом погрузился по грудь в ледяную воду.

Не учёл, что протока уже, течение – стремительней, а значит лёд будет тоньше. Это в мгновение пронеслось в мозгу, так же мгновенно тело сковал ледяной холод. Но руки, руки-то оставались свободными, наверху. И старик локтями стал долбить, ломать прибрежный ледовый припой и двигаться, двигаться к манящему берегу. Вот и твердь, и берег. Долго лежал, отдыхал, пока не почувствовал, что превращается в сплошную ледышку в ледяном панцире. Снова заставил себя подняться, пойти из последних сил.

К пещере не подходил, а полз на четвереньках, не чувствуя холода руками, всем телом. В голове сидела, вела, звала вперед одна единственная мысль: дойти! И он полз, превозмогая не столько подъём в гору, сколько самого себя. Не один раз появлялось желание упасть лицом в снег, что он уже делал, но всегда находились силы заставить себя продолжать движение.

Полусгнившие двери из связанных палок лежали у входа в пещеру. В самой пещере намело немного снега, но не на столько, чтобы не обнаружить прямо напротив входа у стены труп старца.

Макар Егорович сел, прислонился спиной к скале, обхватил голову руками.

– Дошёл, дошёл, слава тебе Господи, – плакал, не чувствуя слёз на холодном лице.

Потом всё же заставил себя подняться. Понимал, что только движение сможет спасти его, ведь дойти сюда – это полдела. Надо было ещё обустроиться, жить. Просто так лечь и умереть – нет, это не для него, Макара Егоровича Щербича. Не для того он тешил себя последнее время мыслью о Соловках, нет, не для того. Лечь и умереть – банально. Это он мог сделать тысячу раз до этого. И не надо было преодолевать столько трудностей, болей физических и душевных, мучиться. Умрёшь просто так вот сейчас – упокоишь тело. А вот упокоить душу, подготовить её к той, другой жизни – для этого надо шевелиться, что-то делать. Для упокоения души он шёл сюда, вот именно – для упокоения души, а не тела, что противится, не хочет идти, не хочет шевелиться, обрекая хозяина на смерть. Но он – хозяин ленивого тела, он силён, у него хватит сил если не физических, так других сил хватит заставить ленивое тело идти!

И он вновь в очередной раз поднял себя. И потерял счёт времени, сам потерялся в нём. Что это было: явь, сон, бред – он не осознавал, не понимал, лишь делал на подсознательном уровне то, что необходимо было делать. Ощущения реальности вернулись тогда, когда вновь осознанно почувствовал себя сидящим у костра на корточках. Закрытая, приставленная к входу плеть-дверь уже держится, но ещё пропускает тепло от костра, не задерживает дневной свет, не мешает залетать сюда метельному снегу, что кружит и воет вокруг сопок. Эту мысль старик уже понимает, продумывает вслух.

– Сейчас утихнет, я схожу к тем ёлочке и берёзке, что чуть выше на сопке. Надо очистить между ними камни от снега, устлать лапником. Да, правильно, постелить лапник. И как же это я раньше не додумался?

Старый закопченный чайник, что висит над костром, заурчал, запыхтел паром.

– Вот позавтракаю, и снег перестанет сыпать. И я пойду.

Макар Егорович встаёт, берёт один из туесков, что на полочке над головой мёртвого старца.

– Спасибо, Егор Егорович, спасибо, отец родной, спасибо, старец Афиноген, – благодарит мертвеца старик.

Мелкие, сморщенные, промёрзлые ягоды, кое-где взявшиеся плесенью, очищает, неторопливо отправляет в рот, немного как будто смакует и только потом запивает кипятком.

Долго, очень долго смотрит в другой туесок, где лежат у него оставшиеся две корочки хлеба. Нет, не прибавилось, но и не убавилось, всё так же две. Прислушивается к себе, решает сегодня не прикасаться к ним, пусть будут на потом, на чёрный день.

А место выбрал для могилы очень удачное. Чуть выше по скале, в расщелине, по бокам – немного пологие бока огромных валунов, сам лежак ровный, только в изголовье будет повыше, чем в ногах. Это же хорошо! Каждый восход солнца будет освещать могилу, и из неё будет видна вся Россия. Егор Егорович, нет – отец, нет – старец Афиноген не должен обидеться за такое место. Макар Егорович слишком хорошо знал его при жизни, все его привычки, увлечения и считает, что лучшего места сыскать будет трудно.