Виктор Бычков - Вишенки

Всё же пошёл, ватными ногами дошёл до красного угла, упал на колени перед иконой, исступленно зашептал:

– Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи! – с неистовством осенял себя крестным знамением. – Слава тебе, Господи, слава тебе, Господи!

Заплакала малышка. Её тонкий, пронзительный голосок заполнил собой всю хату, вылетел сквозь открытую форточку, оповестил о себе всё окрест, пронёсся по-над Вишенками, лесом, рекой Деснянкой, растворился где-то за лугами, смешавшись с весенним пением и щебетом птиц.

– Иди к дочушке, папаша, – слабо, через силу улыбнулась Марфа и, шатаясь, неуверенной походкой направилась к выходу. – Я всё сделала, а сейчас – домой. Ещё Данила, дети, – сказала уже сама себе, решала в уме уже что-то своё, только ей одной ведомое.

Ефим зашёл за печку, встал, прижался спиной к её холодной стенке, смотрел, как Глаша бережно, нежно качала на руках малышку. Преобразившееся лицо жены светилось доселе невиданным светом, излучало столько добра и ласки, что мужчина залюбовался, застыл на месте, боясь нарушить зарождающие ростки семейного счастья.

– Иди, подои козу, – вернула его к действительности, опустила на землю Глаша.

– Зачем? Не время, да и сама… – но не договорил, кинулся в сарай.

Он понял, что кормить дочку отныне будут козьим молоком. Вот почему Марфа настояла оставить козу, когда в зиму Грини собрались, было, извести её со двора, и поделились своими планами с Марфой. Настояла, спасибо ей.

Отныне он делал что-то, говорил с женой, а сам не помнит, что делал, о чём был разговор. Все мысли вращались вокруг Ульянки. Ещё в те времена, сразу после венчания, когда мечтали о ребёнке, решили, что девочку назовут Ульяной. А мальчика – Макаром, в честь Макара Егоровича Щербича. Но тогда Бог не дал, а вот теперь, наконец-то, смилостивился, подарил им Ульянку.

А Марфа зашла в свой дом, села за стол, устало уронила голову на руки. Сейчас ей предстояло объясняться с семьёй, с детишками и, главное, с мужем Данилой. Она хорошо знает каждого члена семьи и понимает, что особых проблем ни с кем не будет, разве что с Вовкой – копией бати. И Данилой. Это особый разговор, выдержать который она обязана. Нет, она не станет врать, изворачиваться, брать таким образом лишний грех на свою израненную душу.

Да, дети осудят свою мать, она это чувствует, она хорошо знает своих детей. Но Марфа верит, что они и поймут её, а поймут – значит простят. Это тоже знает. Уверена в этом, иначе не пошла бы на такой отчаянный шаг.

Она не заметила, как в дом зашла пятилетняя Фрося с годовалой Танюшкой, встали рядом, с любопытством смотрят на мамку. Протянула руку, детишки прижались к ней, она гладила их головки, глядела сквозь слёзы в окно.

Вот пробежала Агаша, за ней прошмыгнул Вовка, слышно, как он зовёт Стёпу с Васей идти в дом обедать.

– Мама, – Агаша уже была в доме. – Мама, я помогу накрыть на стол? Уже все собрались.

Марфа встала из-за стола, сделала несколько шагов к печке, увидела, как замерла дочь, уставившись на пустой живот матери.

– А, когда, кто, где? – все эти вопросы проговорила на одном дыхании, почти выдохнула, вытянув руку в сторону Марфы.

Агаша – взрослая, и всё уже понимает. Стыдиться или стесняться её не следует.

За столом к тому времени сидели все, не было только Данилы, Кузьмы и старшей дочери Нади – работали без обеда и придут только к вечеру.

Вот и ладно. С этой мелюзгой она разберётся сама, вот сейчас, а остальным обскажут уже сами дети.

– Дочушка, – это она Агаше. – Сама, сама накрой стол, а я посижу рядышком. Наберусь сил, и обскажу вам всем, сразу.

– Умер? – одними губами, чтобы не услышали остальные, прошептала дочь, но мать поняла её, отрицательно покачала головой.

– Нет, доня, нет. Всё намного лучше и настолько же сложно.

Потом, потом, ты ставь на стол, ребятня есть хочет.

Детишки уже доедали, некоторые пытались раньше вылезти из-за стола, но Марфа заставила всех сидеть на местах.

– Сейчас всё обскажу вам, мои родные, а потом и побежите по своим детским делам.

Рассказала всё, без утайки, упускала только подробности родов и те свои душевные терзания, что не давали ей жить последнее время. Да теперешнее её состояние тоже не передала, сжалилась над детскими, легкоранимыми душонками.

Поражённые, дети молчали. Только самые маленькие Танюша, Стёпа, Никита, Фрося тихонько соскользнули со скамейки, потянулись на улицу. Не поняли. Остались Вова, Вася и Агаша.

– Как же так, мама? – полными слёз глазами Агаша смотрела на мать. – Как же так, мамка? – повторяла, как заведённая, теребила кончик платка, то и дело подносила его к глазам, вытирала слёзы.