Виктор Бычков - Вишенки

Такого позора она точно не вынесет! Данила и сам попервости стушевался, растерялся, пока тот же Аким Козлов не заметил, не вмешался.

– Вот же деревня! Ты глянь, тут радоваться надо, народ доверил, а они, мамка с папкой Кольцовы, спужались! Радуйтесь, деревня, что сына такого вырастили! Народ ему доверяет, надежду возлагает.

Вот тут и Данила вспомнил, что ему знакомы аплодисменты, это он почему-то запамятовал, чуток стушевался. А так он рад, нет, не то слово. Он даже не знает, как понять его состояние теперешнее, каким словом обозначить, только зашлась душа, и так потеплело в ней, и тепло ударило в глаза, что слёз сдержать сил больше нет.

А Марфа повисла на мужнином плече и плакала, не могла остановиться. С боков вцепились дочки, добавили свои голоса, к ним присоединилась малышня. Следом и Глаша кинулась в эту кучу. И вот уже на виду всей деревни плакали от счастья почти все Кольцовы. И люди их поняли, поняли правильно, разделяя с ними семейную радость несмолкающими аплодисментами, этим новым для затерявшейся среди лесов деревеньки Вишенки видом человеческого признания.

– Вот, дорогие товарищи Комаров Владимир Петрович, Гринь Ефим Егорович и Кольцов Кузьма Данилович! Народ вам поверил, это аванс. А теперь вы должны оправдать доверие своих односельчан, – закончил собрание председатель колхоза товарищ Сидоркин Пантелей Иванович. – Зиму отучитесь, а по весне и техника подойдёт.

Марфа, Данила, Глаша с Ефимом шли домой с собрания вместе. Малышня окружила Кузьму, и уже не отпускала от себя, как героя.

– Представляете, – в который раз говорила Марфа. – Не Кузьма, не Кузя, а Кузьма Данилович! – поднимала кверху палец, и вновь улыбка застывала на её счастливом лице. – Это вам не кот начихал, то-то! Кузьма Данилович! – и снова прислуживалась к новому, но такому для неё приятному, созвучию: Кузьма Данилович, и это-то в неполных пятнадцать лет! Это ли не благодать для родителя. И снова вытирала кончиком платка в очередной раз набежавшую слезу.

– Будет тебе, будет, мать, – Данила вышагивал впереди, что-то усиленно про себя соображая. Наконец, остановился, подождал всех, взял под руку Ефима. – У тебя самогонка есть? Или настойка вишнёвая?

– Ты чего, отец? – встрепенулась Марфа. – Неужели выпить захотел?

Для неё это было странным: ни Данила, ни Ефим никогда не страдали без водки, и теперь она была приятно поражена, удивлена желанием мужа.

– Конечно, есть, отец! Куда же она подевается? Навыки материнские мы с Глашкой хорошо усвоили в приготовлении наливочки.

– Дедушке Прокопу, царствие ему небесное, – поддержала сестра, – очень уж она нравилась. Тот был штатным ценителем.

– Да и мы с Фимкой ещё не потеряли навыки, хотя и очень редко брали в рот, – заметил Данила.

– Давайте у нас соберёмся, посидим, такое нечасто случается, – предложил Ефим. – Детишкам в лавке надо бы гостинцев купить.

– Это я сейчас, скоренько, – с готовностью отозвалась Глаша, и за ней, не сговариваясь, кинулась вся ребятня, направились к сельмагу.

На второй день Кузьма с Ефимом уехали в район на курсы трактористов. А ещё через неделю, как раз на день святой великомученицы Варвары, выпал снег, да так выпал, что закрыл толстым слоем, укутал и деревеньку, и лес, и все окрестности. Выпал на талую землю, значит, влаги на следующий год будет в достатке. И слава Богу. Не всегда же испытывать на прочность жителей Вишенок, они заслужили по праву и лучшей доли.

Марфа высчитала, что родить ей придётся в конце апреля. И сама для себя решила, что этот ребёнок будет последним, нет, крайним. Больше всё, шабаш! Не выдержит организм.

Это ж хорошо было бы рожать, как городские бабы рожают, в специальных домах, при врачах. Ей об этом рассказывала матушка Евфросиния, когда Марфа ждала отца Василия, хотела исповедоваться, спросить совета, как ей быть? Вот матушка и заняла время, пока батюшка вернулся в церковь с похорон в Пустошке.

Говорит, палаты специальные в больницах, доктора вокруг, то да сё. Прямо барыни, а не простые роженицы. И, главное, дня два после родов лежат бабы, приходят в себя, отдыхают, залечивают раны, если есть. Потом только домой направляются.

Вот если бы ей, Марфе, такой уход, так она еще и не раз родила бы. А что? Чем не барыня? Рожай себе, за тобой все ухаживают. Да-а, такое деревенской бабе может только сниться.

Вон Танюшкой ходила, последней дочуркой. Как раз на Коляды, в самые холода рожала. Только родила, бабка Лукерья пуповину перерезала, лежала Марфа за печкой, отдыхала. Тут Вовка забежал в хату, крикнул, что в хлеву корова Галка телится, да никак не расстелится. Мол, телок поперёк пошёл, папка не справляется, никак не может помочь корове.