Виктор Бычков - Вишенки

Мужики встали в проходе, остановили председателя.

– Охолонь, Иваныч! Не обращай внимания, мало ли что скажет Назар. У него кила в мозгах, вправлять уже поздно. Надо было в детстве головкой о печку. Хотя его мамка с папкой и роняли головкой вниз, не помогло.

– Покинь собрание, прошу по-хорошему, – стоял на своём Сидоркин. – Если эта сволочь не уйдёт, я сам уйду. Всё! Терпение моё лопнуло!

– А-а-а! Забоялся! Значит, моя правда, вор ты, во-ор! – злорадствовал Сёмкин, видя, что председатель не может пробиться сквозь людскую стенку к нему, чувствовал свою безнаказанность.

Данила с Ефимом подошли к Назару, молча взяли с двух сторон за руки, повернули к выходу.

– На счёт раз, – кивнул головой Фимка, и Сёмкин в тот же миг полетел к двери, успев руками с разгона открыть её, выскочил из зала.

– Бесшабашные, бесшабашные! Одна шайка-лейка! – гремело из-за двери. – Я выведу вас на чистую воду!

Однако вернуться на собрание побоялся, блажил с улицы.

– Говори, Иваныч, – зал успокоился, собрание продолжилось.

– Вот я и говорю, голод в стране, страшный голод. В некоторых сёлах вымирают все, до единого жителя. Скажу страшную правду: есть случаи людоедства.

По залу пронёсся тяжёлый стон.

– Я не вру, уполномоченный из района, что у нас на уборке был, говорил. Не верить ему я не могу. Такими вещами не шутят. Так это к чему? Понимать должны, что семь детских трудодней мы всё же приравняли к одному взрослому. И это не из-за нашей вредности. А всё потому, что у нас, слава Богу, такого голода не будет, не должно быть, – поправился Пантелей Иванович. – В то же время мы должны и думать о государстве. Оно нам даёт два трактора, машину – это не кот наплакал. А мы зажмём и будем под иконой втихаря жрать хлебушко, а где-то люди едят самих себя. Разве это правильно? Или мы не христиане? Да и у каждого из нас ещё и свой огородишко при доме имеется.

– Да ладно, Иваныч, – кто-то выкрикнул из зала. – Как-нибудь.

Нам не привыкать.

– А на машину кого направишь? – спросил Аким Козлов. – Кто на ней рулить будет? Уж не я ли с одной ногой?

– Вот-вот. А тракторами кто? – поддержала его и Галька Петрик, которую недавно сняли с заведующей фермой и отправили в доярки. А заодно и вывели из состава правления колхоза. – Опять кто-то из кулаков недобитых, зятевьёв поповских?

Это она от обиды, что вместо неё поставили бывшего единоличника Никиту Кондратова.

Данила с Марфой в тот же миг покраснели, потом побелели как мел. Вот оно, начинается! Сейчас таких гадостей наговорят на Ефима с Кузьмой, что хоть беги на край света от стыда. И это-то при всём честном народе! Данила стал второпях крутить цигарку, нервно рвал бумагу, просыпал махорку, не смея поднять глаза. Марфа зажала руки на груди, застыла, закусивши губу до боли.

Но председатель как будто и не заметил подвоха, говорил как всегда ровным, твёрдым голосом.

– У нас сейчас, граждане дорогие, нет кулаков, тем более недобитых. У нас теперь все колхозники, только один грамотный, добросовестный, трудяга, работяга настоящий, можно сказать. А другой – лодырь, неумеха, человек безответственный и, самое страшное – завистливый. Вот так-то вот, гражданка Петрик.

– Так вот, – продолжил председатель, – на правлении колхоза решили, что управлять машиной будет, дорогой Акимушка, Володя, Владимир Петрович Комаров, устраивает? – и обвёл зал пытливым взглядом.

– Ну-у, – за всех ответил Козлов. – Этот парень хоть куда, согласен.

Его поддержали гулом одобрительных голосов.

– Проголосуем, товарищи колхозники. Кто за то, чтобы отправить на курсы шоферов товарища Владимира Петровича Комарова?

Проголосовали все, даже Галька Петрик подняла руку.

– А сейчас ставлю на ваше голосование кандидатуры будущих колхозных трактористов, – снова заговорил председатель. – Правлением колхоза единодушно и единогласно одобрены товарищи Ефим Егорович Гринь и его племяш товарищ Кузьма Данилович Кольцов. Кто за этих товарищей, прошу голосовать.

Данила так и не скрутил цигарку, не получилась. Марфа как застыла с закушенной губой, так и сидела, только почувствовала, как сердце вдруг подскочило к горлу, потом резко бросилось куда-то вниз и уже там, в глубине материнского тела, почти остановилось, в голове образовалась пустота до звона в ушах.

Зал не стал голосовать, а вслед за секретарём партийной организации колхоза товарищем Семенихиным сначала робко, потом всё веселее, азартнее, слаженнее начал аплодировать. При первых звуках аплодисментов Марфа бессильно упала на мужа, теряя сознание. Ей показалось, что вот так люди выражают своё недовольство её сыном и сродственником. Жизнь кончилась!