Виктор Бычков - Вишенки

Уже к вечеру на колхозном дворе были все волы, кони единоличников, инвентарь. Зерно решили вывести отдельно, сначала сделать опись, опечатать амбары, а потом, когда колхозные амбары починят, подготовят, тогда уж. Да и зерно старое, во многих с гнильцой. Над ним тоже потрудиться придётся, пока в норму приведут.

Всё, что стояло на полях единоличников, обмерили, взяли на строгий учёт. И сейчас уже не в десятинах мерили землю, а в гектарах. Ну, и Бог с ними. Бывшим хозяевам это уже ни к чему.

Ни Данила, ни Ефим не пошли с комиссией в поле, не стали лишний раз бередить души. И так натерпелись, испереживались, куда уж больше? Вон у Кольцовых и по сей час рёв да плач стоит, Марфа никак не успокоится. Ей вторит почти десяток детских голосов. И на самом деле, как же прокормить столько душ с одного огорода? И правда, голова кругом идти будет.

Глаша с Ефимом погоревали-погоревали, да рассудили здраво, успокоились, смирились. А что делать? Жизнь дороже. Как-нибудь вдвоём, два взрослых человека прокормят себя, даст Бог. А вот Кольцовым каково?

Сейчас вся надежда на огород Волчковых. Как чувствовали, как знали, засеяли весь приусадебный участок по весне, а это почти полгектара, пятьдесят соток, картошкой. По меже так заросло чернобылом да полынью, что и не видно. Правда, и не поливали, как на своих огородах, но вроде в саду, в тени ещё держится картошечка, слава Богу. Как-никак, а подспорье будет хорошее, не сглазить бы.

Собрание по принятию новых членов в колхоз прошло уже через три дня, и прошло на удивление спокойно, гладко, потому как вёл его сам председатель Сидоркин Пантелей Иванович.

– Товарищи колхозники! – обратился он к собранию. – Может, кто-нибудь из вас скажет хоть одно плохое слово в адрес новых членов нашего крестьянского коллектива? Может, кто из них лодырь или пьяница?

– Может, кто из них был замечен в борьбе против нашей родной рабоче-крестьянской советской власти? – вопрошал в зал и партийный секретарь Никита Семенихин.

А что можно было говорить? Все новые члены колхоза, бывшие единоличники, росли на глазах всей деревни, обвинить их в тунеядстве так никто и не осмелился. Да и не видели люди, что бы кто-то из них с винтовкой выступил против новой власти. А если и кого видели, так когда это было? Да и было ли оно вообще? Разве что на словах бранили. Так кто её, власть эту, на Руси не бранил?

– Не тяни кота за хвост, председатель, – немолодой уже колхозник Иван Зубарев прервал выступление начальства. – Мы их знаем как облупленных. Если и в колхозе они будут работать так, как и на своей земле ломили, и если все колхозники будут такими, как эти единоличники, тогда я первый за такой колхоз. Принять, и баста! Отдохнуть после работы пора, а то мы всё заседаем да заседаем.

Принимали единоличников общим списком: не стали обсуждать каждую кандидатуру в отдельности. С таким предложением выступил председатель колхоза Пантелей Иванович Сидоркин. Других предложений не последовало.

Данила после вступления в колхоз как-то сразу сник, обмяк. Куда подевался тот энергичный, деловой человек, что буквально месяц назад не ходил, а летал по земле, успевая одновременно быть на покосах, в поле проверить озимые, в свободную минуту надёргать камыша на крышу или возиться с малышнёй где-нибудь во дворе, позволяя вытворять с собой что угодно?

Осунулся, перестал смотреть за собой. Куда-то исчезла улыбка с лица, что озаряла его при виде детишек. Фуфайка поистрепалась, даже онучи в лапти заматывал кое-как. С утра встанет, сразу же самокрутку изладит и пыхтит почти день-деньской, меняя одну на другую, не поднимая глаз на людей. За завтраком молча, второпях проглотит две-три отварные картофелины, запьёт чашкой простокваши и терпит до вечера.

Определили Данилу разнорабочим в полеводческую бригаду.

Чтобы начислил бригадир больше трудодней, работы не чурался, брался за любую и делал её со злостью, с неким остервенением, как будто она, вот эта работа, было виновата во всех его бедах.

И было почему отчаиваться. Всё чаще замечал у детей голодный блеск в глазах, всё чаще горевала жена над приготовлением обеда. А тут вышли в поля на уборку урожая, а убирать-то нечего! Если бы они с Фимкой сжали бывшие свои наделы, то худо-бедно можно было продержаться до следующего урожая двум семьям. А сейчас? На колхозных полях, кроме чахлых стебельков, так ничего и не выросло. Дожди, что начались со второй половины августа, только сгноили остатки зерновых. Всё! И как разделить на всех эти жалкие крохи, что свезли на колхозный ток? А ещё план хлебопоставок в государство не отменяли, даже, напротив, увеличили.