Виктор Бычков - Вишенки

– А может, за винтари да в лес? – Данила нарушил молчание. – Как же я такую ораву прокормлю? Где трудодней набраться? Легше из-под моста зарабатывать, грабить, чем получить честным трудом.

– Слабы мы. Вон в Пустошке мужики не нам чета, а после первого восстания так теперь притихли, как тридцать человек у них расстреляли в двадцатом годе. Куда ж больше рисковать собственными головами да жизнями?

– Я так думаю, – снова начал Аким. – Как бы там ни было тяжело, а придётся смириться, идти к большевикам на поклон, вот так. Список я смотрел у Никиты Семенихина. Там мы все записаны. Так что думайте, мужики, а я пойду с повинной. Куда мне, как говорит Данила, с такой оравой в тмутаракань ехать? Лучше уж дома полторы ноги протянуть, чем со всей семьёй по свету скитаться.

– Да-а, – поддержал его и Володька Комаров. – Слабы мы в коленках. Придётся кланяться голытьбе. Жизнь дороже. Только успеть за ночь хоть что-то спрятать.

– Правы мужики, – Никита Кондратов собрался уходить. – Противиться, так всем, а если сдаваться, тоже вместе. На миру и смерть красна, не то, что колхоз.

Все разошлись, остались Данила с Ефимом.

– Что скажешь, сродственник? – Кольцов грубо выругался. – Да что ж это за власть, что житья не даёт, твою гробину мать.

– Давай лучше спрячем хоть что-нибудь, – предложил Гринь. – Волов да коня жалко, земельку тоже, но жизнь жальчее.

Всю ночь прятали оставшиеся гречку, пшено, несколько пудов пшеницы, пуда три ржи. Овёс и на этот раз не прятали, оставили на виду. Перенесли за ночь зерно в заросший полынью и крапивой, полуобвалившийся погребок деда Прокопа. Даже если и найдут, пусть докажут, что это Грини и Кольцовы спрятали. Отрекутся, и всё!

С утра пошли в колхозную контору, но были уже не первыми.

Почти все единоличники собрались там, стояли на улице, курили, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Только что пастух прогнал стадо на пастбище, пыль ещё не осела, искрилась в лучах летнего солнца.

Председатель колхоза, направленный в Вишенки из Слободы, младший брат арестованного Сидоркина Николая Ивановича Пантелей Иванович подъехал на бричке, подошёл к стоящим единоличникам, поздоровался с каждым за руку.

– Вот что, мужики, – воровато оглянулся вокруг. – Пока городские да актив спят, скажу без обиняков, не скрывая. Вас собираются раскулачивать, а потом и выселить из деревни. Установку такую получили от товарища Чадова Николая Николаевича, знаете такого?

– Знаем, знаем, – закивали головами мужики. – По Щербичу Макару Егоровичу да брату твоёму помним.

– Ну вот. Но я это к тому, что скоренько несите ко мне заявления о приёме в колхоз, а тягловую скотину и инвентарь так же быстренько доставьте на скотный двор, сдайте заведующей фермой Гальке Петрик. Таким образом, заткнёте глотки многим из колхозного актива, да и члены комиссии из района будут несказанно рады, что только от одного их появления все единоличники в Вишенках сдались. Да, коров не надо, оставьте дома. Тем более, они уже в поле.

– Может, обойдётся? – высказал недоверие Данила.

– Слушай и делай, что тебе говорят, – вспылил Сидоркин. – В противном случае я не отвечаю за вас. А так я возьму на себя ответственность за вас, хозяевов, перед городскими коммунистами, постараюсь уладить всё. Вас, семьи ваши не тронут. Останетесь в Вишенках, а на месте и камень обрастает, наживёте, были бы сами да здоровье. А руки у вас к тому месту прикреплены, что надо. Так что обживётесь, работы вы не страшитесь. Сдюжите.

– Не боишься, Пантелей Иванович? – спросил Ефим.

– Нас, Сидоркиных, не просто спужать, понял? И не такие пугали, да, вишь, живём пока, дышим. Поспешайте сделать так, как я сказал.

И вдруг изменил и тон, и тему: по направлению к конторе шли оба представителя райкома партии.

– Ишь, удумали! Расходитесь, не мешайте работать. И к амбарам своим не подходить, я людей поставлю для надзора за вами.

Неведомо, что и как говорил с городскими коммунистами Пантелей Иванович, как убеждал местную партийную ячейку во главе с Никитой Семенихиным, только вроде обошлось с единоличниками в Вишенках без выселений. Правда, Галька Петрик, этот конь в юбке, уличила соседа Володьку Комарова в утаивании зерна. Мол, она ночью не спала, видела, как бегали по двору у Комаровых люди, мельтешили. Требовала незамедлительно провести обыск.

К чести мужика, отбрехался, вроде поверили, обыск делать не стали, Сидоркин настоял. Говорит Вовка, жену всю ночь гонял, не хотела в колхоз, так он убеждал вожжами. Ну понятно, та в крик, в слёзы, детишек разбудили, те и бегали, шарахались из угла в угол, мельтешили по двору. И смех, и грех.