Владимир Кулаков - Последняя лошадь

Подошёл Монастырский, играя желваками и сжимая тяжёлые кулаки.

– А мы, Захарыч, сделаем и то, и другое. Не знаю, как ты, а я, если ещё раз повторится, церемониться не стану – скормлю медведям, не найдут потом! Слышь, ты, упырь! Догадываешься, куда я тебе сейчас эту свёклу засуну!..

Завпост дёргался, крутился на месте, пытаясь сбежать.

– Ну, не знаю я, где нормальные овощи найти, не знаю! На рынке толком пока ещё нет ничего или не подступишься, а денег выделили – кот наплакал!

– Воровать надо меньше, Иуда! – Монастырский сжал кулаки.

Раздался голос Веньки Грошева:

– Я знаю где! У меня брат в совхозе живёт, работает зоотехником. Здесь недалеко. Машину выделите? На своей не довезу, развалится.

Завпост радостно засуетился.

– Вон, бортовая стоит во дворе, бери! Путёвку выпишем.

– Точка! Со мной поедешь? – Венька взглянул на Свету и тут же торопливо отвёл взгляд.

– Когда?

– Сейчас! У меня всё равно выходной.

Света радостно закивала.

– Никита Захарович! Один справитесь?

Стрельцов приподнял брови, мол, какой разговор.

– Венька! Дай я тебя поцелую! – Света чмокнула Грошева в щёку. – Через две минуты я твоя! – Точка исчезла за фанерной выгородкой.

Венька смущённо покряхтел, поиграл лицом, дёрнул кепку за козырёк и выразительно посмотрел на улыбающегося Захарыча. Света вскоре вернулась и всплеснула руками:

– Совсем забыла! Ты же меня не на танцы пригласил, а я, глупая, давай переодеваться, там же наверняка работать придётся! Так что, извини, я без помады и в повседневном.

Через полчаса они уехали в область…

Репетиция не клеилась. Пашка не мог сосредоточиться. Жонглёрские предметы летали на автопилоте и бесконтрольно падали. Пашка отвлекался. Все мысли были о Веньке со Светой…

Когда Захарыч сказал, куда и зачем они уехали, Пашка даже обрадовался. «Молодец, Червонец, настоящий мужик!» – подумал он с гордостью о своём друге. Потом его вдруг накрыла какая-то непонятно откуда взявшаяся чёрная туча. Начали приходить на ум мысли, одна гаже другой. Как Пашка не пытался их отогнать от себя, они продолжали лезть в мозг и душу, словно тараканы из щелей, когда их травят. Для подобных размышлений причины, конечно, были. Последнее время он всё чаще стал замечать, как его приятель посматривает на Свету. Делал это Венька украдкой, но Пашка не единожды перехватывал этот непростой взгляд. Точка явно нравилась Червонцу…

Вернулись они к вечеру уставшие, пыльные, но чрезвычайно довольные. Кузов машины был забит под завязку мешками с овсом, ячменём, отрубями, отборным пакетированным сеном, овощами из хранилища, которые были как с грядки. Хорошо сохранившиеся яблоки прошлогоднего урожая светились красными сочными боками, как новогодние игрушки. Отдельной копной лежала свежескошенная трава с заливных лугов. Это богатство распорядился выдать директор совхоза, который услышал, что приезжий цирк в нужде. Взамен попросил всего пару десятков билетов для своих тружеников и их детей. Хваткий завпост цирка созвонился с директором передвижки, который тут же, в порядке шефского обмена, выделил директору совхоза целый сектор в зрительном зале для его людей на ближайшие представления.

Это был Венькин триумф! Захарыч с Монастырским трясли ему руки, директор обещал для него самые лучшие места в цирке на любое представление, Света в очередной раз при всех его расцеловала. Он был заметно горд, посверкивал фиксой и от всеобщего внимания чуть тушевался. Грошев в это час был по-мужски красив и выразителен.

Пашка подошёл, пожал руку своему другу, выдавив из себя улыбку. Своё состояние он отчаянно прятал, вдруг почувствовав, как очередная горячая волна ревности ошпарила его, когда Света целовала Веньку. Их долгое отсутствие Пашку истомило и измучило. Против воли его сердце снова затревожилось, затрепетало и минорно скукожилось…

– Ну что, красавица! Вот и пришёл твой час! Через десять минут ты станешь настоящей артисткой. Не по приказу Главка, нет. Это позже. Тебя зритель аплодисментами сам благословит и коронует. Волшебный миг! У каждого он свой…

Захарыч стоял перед плюшевым форгангом, отделяющим закулисье от зрительного зала и в который раз придирчиво осматривал лошадей. За занавесом слышались аплодисменты, гомон публики и смех от шуток клоуна. Ещё несколько мгновений и…

Шестёрка вороных стояла попарно, не шелохнувшись. В первой паре, как всегда, Сармат с Салютом.