Владимир Кулаков: Живет, не унывая, арена цирковая. Озорные рассказы

Это слова припева из песни, которую написали поэт Виктор Суслов и композитор Яков Дубравин, а я исполнял в цирковом спектакле «Мастера тринадцати». Естественно, пел вживую, иначе какой бы это был цирк – у нас тут всё взаправду, по-настоящему, исключительно «здесь» и сейчас», сегодня и ежедневно…

Приближаясь к концу своего пути, люди обычно пишут мемуары. Мне это неинтересно. Вам, скорее всего, тоже. Ну, «жил, работал и от этого умер». Или: «жил, не работал-и от этого умер!..» Не моя шутка, увы! Прошёлся когда-то по нашему «шарику», пробежался по нему и взлетел Великий острослов-весельчак Михаил Светлов. Да, да, тот самый, – поэт! Его это…

Раньше я писал лирические новеллы, рассказы, повести. Сочинил даже роман о цирке «Последняя лошадь». Всё написанное – немного грустное. Правда, там есть немало смешного. Всё, как в жизни, вперемешку. А уж как это перемешано в жизни цирковых, вам и не приснится!..

Да, я цирковой! Или артист цирка – как угодно! Люблю юмор, хохмы, розыгрыши и таких же весёлых людей. Сколько всего было за мою цирковую жизнь забавного, неожиданно комического! А сколько весёлых, озорных историй произошло в жизни моих коллег! Как тут не поделиться с вами!..

Было нелегко. Меня раздирал конфликт с самим собой. Ну, какая это литература – так, анекдотец, байки… Всё какое-то суетное! Много раз порывался уничтожить, что уже написал. Потом решил – почему бы и нет? Ведь это тоже одна из сокрытых граней Величайшего из искусств, имя которому – ЦИРК.

Может, меня кто-то осудит. Кто-то несерьёзный, как я, посмеётся. Я иду на этот риск…

Как говорил один великий драматург XX столетия: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Серьёзное выражение лица – ещё не признак ума. Помните, что самые большие глупости на Земле делаются именно с этим выражением лица…»

С Великим ко всем Уважением,

Владимир Кулаков

Дебюты на манеже бывали разными: удачными, провальными, незаметными. Но такого, о котором я вам хочу поведать, никто из цирковых старожилов припомнить не мог! Это был… мой дебют!

…Конец семидесятых. Новосибирск. Мы с женой Любой, недавние выпускники циркового училища, необстрелянные, ещё не нюхавшие настоящих цирковых опилок, приехали в свой первый в жизни гастрольный город. Распаковались. Порепетировали с оркестром, с униформой, выставили свет – всё как положено. Осталось пережить премьеру и одновременно дебют, чтобы начать считать себя профессионалами…

Наш номер «Музыкальные танц-акробат-жонглёры» был оформлен в русском стиле. На мне а-ля косоворотка, в руках небольшой баян, на Любе сарафанчик-мини. Молоденькие, красивые, сексуальные. На это и делался расчёт. Жонглирование и прочее было второстепенным. В номере танцы, акробатика. Я по ходу сюжета леплю сальто-мортале, жена разные перевороты, фляки. Весело, темпераментно! Всё это под музыку «Ах вы, сени, мои сени» и ещё что-то там русское, фольклорное. По нашей просьбе композитор своё произведение обработал так, что явно слышатся вражеские «буги-вуги». Мы люди современные – нам нравится! А на дворе, напомню – семидесятые…

Теперь о главном. Люба жонглировала так себе, прыгала чуть лучше. В стрессовых ситуациях она теряла голову, и никто не знал, что она выкинет в ту или иную минуту, в том числе и она сама. У неё было другое несомненное достоинство – это грудь! Сама невысокого роста, осиная талия, черноволосая, со смазливой мордашкой, ножки-ручки и… выдающаяся грудь третьего размера, намекающая на четвёртый. Она ею гордилась, выставляла напоказ, как могла…

Перед премьерой в Новосибирске Люба вдруг решила усовершенствовать свой сарафанчик. Она вырезала декольте чуть ли не до колен. Я увидел – ахнул! Любаня затянула свой сарафан так, что грудь двумя аппетитными шарами оказалась где-то под подбородком. Думаю, она представляла себе так: на манеж сначала выходит грудь, потом – всё остальное…