Владимир Кулаков - Последняя лошадь

– Мы везучие…

Доктор с усмешкой перехватил Пашкин взгляд:

– Да-да, герой, штопать будем. Как чулок зашьём. Со временем, может, и шрама не останется. Да ты не девочка, чего тебе стесняться!

Игла легко вошла в мякоть. Пашка громко ойкнул. Венькина фикса ехидно сверкнула вновь.

– Не ври! Я не изверг – всё обезболил. Ну, может чуть-чуть, как комар…

Пока обрабатывали их раны, в медпункт не раз заглядывали Монастырский, Захарыч, джигиты, чьих лошадей спас Венька, директор цирка и, конечно же, инспектор манежа Миркин. Тот удостоверившись, что все живы и почти здоровы, пообещал по полной программе «круги ада и райские кущи в одном флаконе»…

Пашка и Венька ещё толком не успели вкусить всю славу от их героического поступка и переодеться, как обещания инспектора стали сбываться.

В дверном проёме Пашкиного вагончика раздалось громкое сопение. То был пятидесятилетний Борис Ефимович Миркин по прозвищу Колобок. Ростом он не вышел, но зато носил сытое брюшко и ходил, словно перекатывался. Черноволосый, с высоким лбом, вьющимся зачёсом спереди и обширной лысой поляной сзади, он являл собой фигуру колоритную и незабываемую. Ещё иногда его звали «деточка», за постоянное использование этого обращения к людям. В жизни он был любитель поесть и посмеяться. Бессменный тамада в застолье и душа любой компании. Балагур, острослов, краснобай, знавший миллион анекдотов и всяких смешных историй. На манеже он преображался, становясь подтянутым, галантным и подчёркнуто официально строгим.

– Ну и жара стоит! – начал Миркин издалека, отирая клетчатым платком шею и волосатую грудь. – Та-ак, деточка, а это кто? – насторожился инспектор, стараясь неимоверным усилием воли изобразить строгость на добродушном лице, изучая Веньку. Тот, в свою очередь, с вызовом посмотрел на толстяка, измеряя его взглядом с головы до ног и обратно, словно собираясь задать тот же вопрос.

– Посторонним лицам на территории цирка… – начал было Миркин, но Пашка его уверенным голосом перебил:

– Борис Ефимович! Это не посторонний. Это мой… кровный…

– Родственник, что ли? – удивился Колобок. – А говорил, что у тебя в этом городе никого нет. Тиху-ушник!.. Ладно, родственники нам не помеха, тем более принимавшие участие в боевых действиях… Я так понимаю, что сегодня ты не работник?

– И завтра, скорее всего, тоже…

– По закону тебя нужно крепко наказать! Нарушение норм правил техники безопасности, как говорится, налицо!

– Скорее, на ноге… – уточнил Пашка. – И на плече! – кивнул он в сторону Веньки.

– Смейся, смейся, паяц! Выговор у тебя, считай, в кармане. К тому же строгий! А это – премии, тринадцатая зарплата, поездки за рубеж и прочие блага развитого социализма, которые в данную минуту для тебя накрываются медным тазом! Но… По гуманным законам человечества, за проявленный героизм тебе положена та же премия, усиленное питание, подзатыльники, чтобы в следующий раз думал, куда лезешь, и опять – все те же перечисленные блага. Как говорят прокуроры: одно преступление поглощается другим, на выходе мы имеем большое царское спасибо от Монастырского, от меня лично за то, что не сожрали совсем, а только обглодали, общая вселенская слава, которая, даст бог, не дойдёт до Главка, и возможная премия от нашей дирекции передвижки. Как говорит наш доктор: аминь! От себя добавлю – Лэхаим!.. А теперь, мальчики-деточки, серьёзно. У нас случилось ЧП – не каждый день в цирке медведи рвут людей! Мне, как инспектору манежа, сейчас нужно собрать кучу объяснительных записок с участников вашего героического преступления, составить акт Н-1, чтобы всем через Главк надрали тухесы в пределах положенного. Но зачем нам-таки подставлять свои седалищные нервы? Оно нам это надо? Слава богу, все живы и здоровы!.. Предлагаю всё оформить, но ход бумагам не давать. Директор сказал, что с твоей оплатой по временной нетрудоспособности он решит. А значит, никто ничего не узнает. Сыграем в вечную игру «шито-крыто». И будет нам-таки всем, как говорят в Одессе, вселенский нахес, то есть – счастье… Условие одно: шоб ты, деточка, не забеременел каким-нибудь столбняком и не дал, как лесоруб-передовик, дуба раньше срока. Как только выйдешь на манеж, я эти бумажки предам анафеме и огню. О, Господи, неужели я это говорю! Я – преступник! О, горе мне! О, горе!.. – с этими словами и хитрющим выражением глаз он выкатился из вагончика, сотрясая порожки и старые рессоры.

– Ну, что, Жара, вроде пронесло?