Владимир Кулаков - Последняя лошадь

– Захарыч! – Пашка с восхищением смотрел на дорогого ему человека, который давно заменил Жаре и отца, и мать. Знакомы они были вот уже более десятка лет, но казалось, что Пашка знал Стрельцова с рождения. – Я удивляюсь твоему зрению! Некоторые к твоим годам носят диоптрию с палец толщиной!

– Не знаю, каким ты меня сейчас словом обругал, но ведаю одно: ешь больше морковки с хлебом – и будет тебе счастье!

– С твоей лёгкой руки, дорогой мой дед, эта пища богов давно мне заменила халву и шоколад…

Пашка заметил испарину на лбу Захарыча, которую тот машинально в очередной раз промокнул. На молодого парня вдруг накатила такая волна нежности и жалости, что он чуть было не поперхнулся от спазма в горле.

– Как ты себя чувствуешь? – задал он вопрос каким-то неровным приплюснутым голосом.

Захарыч на секунду отвлёкся от работы и посмотрел на Пашку. Потом неторопливо встал, отложил сбрую на свой знаменитый сундук-кровать, отряхнул с колен остатки дратвы и подошёл к Пашке вплотную.

– На сегодняшний день, сынок, самочувствие – по возрасту, по погоде и по биографии. Начиная от «сойдёт» до «хреново», в зависимости от того, в какую часть моего тела ткнуть. В среднем получается – жить ещё можно. Главное – ты у меня живи!..

Захарыч прильнул к Пашке. Они рослые, статные, настоящие мужики, обнялись, положив друг другу руки на плечи и замерли, словно слушали удары своих сердец.

В дверях шорной появилась Света с вопросом на устах. Он так и остался не озвученным. Она попятилась, на цыпочках развернулась и бесшумно исчезла в своей выгородке, как неожиданно налетевшее лёгкое мартовское облачко…

– …Света! Покажи Пашке комбинацию с Сарматом и Сатиром. От начала и до конца, как вчера. Только, это… – Захарыч сознательно подбирал слово попроще, но равное по смыслу «волнению», зная, что та может зажаться перед первым своим в жизни зрителем. – Короче… не дёргайся!

Прозвучало это из уст Захарыча как-то странно, как если бы он вдруг заговорил или высоким штилем, используя лексику восемнадцатого века, или, наоборот, отборным матом. Повисла неловкая пауза, которую тут же заполнила засмеявшаяся Света.

– Дядя Захарыч, это как мне не делать, вот так? – и выдала серию па из рок-н-ролла.

Пашка со Стрельцовым издали дружное «О-о!» и зааплодировали, посвистывая.

– Не свистите, поездок не будет! – в фóрганге появился Кременецкий. – Чего тут у вас?

– Василий Дмитриевич! Проходите на ряды. Иванову дрессируем! – Пашка откинул сиденье кресла, приглашая местного инспектора манежа присесть рядом.

– О! А я-то, старый пень, думал, у вас шестёрка лошадей и всё, а тут пополнение! Места в конюшне не дам, не просите – всё занято, на довольствие тоже не поставлю, кормите её сами!..

Немного позубоскалив, они приготовились к просмотру.

Света вывела на манеж Сатира и Сармата. Пристёгнутые к гýртам арни ры выгнули шеи коней лебедиными дугами. Лошади приобрели дополнительную грацию и пропорцию. Сармат строго осмотрелся вокруг, тряхнул гривой, фыркнул и пошёл мелкой рысью без напоминаний. За ним как тень, шаг в шаг, последовал Сатир. Они легко прошли пару кругов. Света ни разу не направила шамбарьер в сторону животных. Она держала его вертикально за середину рукояти в левой руке, словно он ей был не нужен. Правая рука плавно провожала лошадей по кругу. Изящным балетным поворотом и командой: «Вольтé!» Иванова легко и плавно разворачивала лошадей. Было ощущение, что Светлана и лошади танцуют одну партию.

– Вальс! Ва-альс! Алле-й, Сатир! – девушка плечами и всем корпусом подсказывала животным, когда и что делать. Выглядело это, как законченный отточенный танец совершенных созданий…

– Эта барышня сколько уже у тебя? – Кременецкий повернулся к улыбающемуся Захарычу. Тот самодовольно щурился, как мартовский кот.

– Чуть больше месяца!

– Раньше у кого работала?

– У Гречаненко в «Цирке-ревю».

– А откуда у них там лошади? Там же пластиковый варьетешный пол!

– А она не с лошадьми, с птицами работала. Служащей…

Кременецкий долго переводил взгляд с Захарыча на манеж и обратно, ища подвох и предчувствуя розыгрыш. Мало ли кто проездом заглянул к Захарычу в гости. Его учеников хватило бы на целый курс лошадиной академии, если бы таковая существовала. Он судорожно пытался вспомнить всех дрессировщиц, которых когда-либо встречал за свою жизнь. Вспоминал конные групповые номера, где работало по нескольку человек. Нет, он не припоминал эту «барышню». Тем более фамилию «Иванова» он уж как-нибудь запомнил бы…