Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

— Черт бы его побрал! — пробормотал Зорба, кусая усы. — Он еще неточен, этот проклятый наклон! — Он рванулся к опоре и со злостью опустил флажок для спуска третьего бревна. Монахи, укрывшиеся позади своих мулов, перекрестились. Именитые гости готовились в случае чего бежать.

— …и Святого Духа! — машинально пробормотал игумен, подобрав полы своей рясы. Третье бревно было огромно. Едва его отпустили, как раздался ужасный грохот.

— Ложитесь, несчастные! — заорал, удирая, Зорба. Монахи бросились на землю, крестьяне побежали со всех ног. Бревно подпрыгнуло и снова упало на трос, извергнувший сноп искр, и прежде, чем мы смогли что-нибудь разглядеть, оно пролетело через всю гору, берег и потонуло в пене далеко в море.

Столбы опасно дрожали. Некоторые покосились. Мулы удрали, оборвав привязь.

— Это не страшно! Это не страшно! — крикнул Зорба, выйдя из себя. — Теперь механизм обкатан, вперед! Он снова поднял флаг. Все чувствовали безнадежность и спешили увидеть конец.

— …и Богородицы-мстительницы! — бормотал на бегу игумен.

Пустили четвертое бревно. Раздался ужасный треск, потом другой, и все столбы, один за другим, повалились, словно карточный домик.

— Всевышний, смилуйся над нами! — пронзительно кричали рабочие, монахи и крестьяне, в панике улепетывая со всех ног.

Куском бревна Дометиосу ранило бедро. Другой кусок пролетел на волосок от игумена. Крестьяне попрятались кто куда. Только Богородица держалась совершенно прямо на своем камне с копьем в руке и строго смотрела на людей. Рядом с ней, растопорщив зеленые перья, чуть живой от страха, дрожал бедолага попугай.

Монахи подхватили Богородицу, подняли стонущего от боли Дометиоса, изловили мулов, сели в седла и отступили. Рабочий, находившийся у вертела, от страха забыл о своем баране, который уже горел.

— Баран сейчас углем станет! — крикнул с беспокойством Зорба.

Я сел рядом с ним. На всем берегу не было ни души. Бедный испытатель повернулся и робко посмотрел на меня. Он не знал ни моего отношения к катастрофе, ни способа, как покончить с этой авантюрой.

Он взял нож и снова склонился над бараном; отрезав кусочек, попробовал его, тотчас снял тушу с огня и прислонил вертелом к дереву.

— В самый раз, — сказал он, — в самый раз, хозяин! Хочешь маленький кусочек?

— Принеси и вина с хлебом, я голоден, — был мой ответ.

Зорба проворно поднялся, подкатил бочонок к барану, принес круглую буханку хлеба и стаканы. Каждый из нас взял по ножу, отрезав два больших куска мяса и толстые ломти хлеба, мы начали жадно есть.

— Чувствуешь, как он хорош, хозяин? Прямо тает во рту! Здесь, как видишь, нет плодородных пастбищ, животные пасутся в сухой траве, поэтому мясо у них такое вкусное. Столь сочное мясо я ел только раз. Помнится, это было, когда я вышивал своими волосами святую Софью и носил ее как амулет. Я тебе уже рассказывал эту старую историю.

— Расскажи, расскажи еще!

— Старая история, говорю тебе, хозяин! Блажь грека, блажь сумасшедшего!

— Давай, рассказывай, Зорба, мне будет интересно.

— Итак, в тот вечер нас окружили болгары. Было видно, как они на склонах горы вокруг нас разожгли костры. Чтобы нас напугать, они били в цимбалы и рычали, как волки. Их было около трех сотен. Нас же — двадцать восемь во главе с капитаном Рувасом — Бог прими его душу, если его нет в живых, — это был чудесный парень, наш начальник. «Эй, Зорба, — сказал он мне, — насади-ка барашка на вертел! — Будет вкуснее, если его запечь в яме, капитан, — отвечаю я. — Приготовь, как тебе будет угодно, но только быстро, есть очень хочется!» Вырыли яму, я ее выстлал шкурой барана, насыпали толстый слой угля, разожгли его сверху, достали хлеб из своих сумок и уселись вокруг огня. «Может последнего едим! — сказал капитан Рувас. — Не страшно ли здесь кому-то?» Все рассмеялись, но никто не удостоил его ответом. Подняли свои фляжки. «За твое здоровье, капитан!» Выпили раз, выпили по второму, вытащили барана из ямы. Ах, старина, какой это был барашек! Стоит мне об этом подумать, у меня снова слюнки текут! Он таял, словно лукум! Все набросились на него крепкими зубами.

«Никогда в жизни не пробовал я более сочного мяса, — сказал капитан. — Да хранит нас Господь!» И вот он опрокидывает залпом свой стакан, он, который раньше никогда не пил. «Спойте клефтскую песню, братишки! — просит он. — Те, там внизу, рычат наподобие волков; мы же будем петь, как мужчины. Споем «Старый Димос». Мы быстро прожевали свои куски, выпили еще и запели. Мощь голосов постепенно нарастала, песня ширилась, пробудив в лощине эхо: «Я постарел, ребята, вот уж сорок лет я клефт…» Порыв увлек всех. «Эй! Эй! Сколько радости! — говорит капитан. — Только бы она продлилась! Послушай-ка, Алексис, взгляни на седло барашка… Что оно там говорит?» Я отделил перочинным ножом седло и подошел к огню, чтобы получше разглядеть. «Не вижу могил, капитан, — крикнул я, — не видно и убитых. Мы снова выберемся, парни!» — «Да услышит тебя Господь, — говорит наш начальник, который только что женился. — Мне бы успеть сделать сына, а там будь что будет!» Зорба отрезал толстый кусок около почек: