Майкл Корда - Богатство

– Он хочет быть президентом, – мрачно сказал он. – Боже избави! Олбани никогда его не удовлетворит. Алекса, я понимаю ваши чувства, но вы не должны им поддаваться. С моей точки зрения, суд подтвердит законность ваших притязаний. В худшем случае, если Баннермэны припрут вас к стенке, вы все равно сможете претендовать на часть состояния. Кто знает? Двадцать, тридцать миллионов долларов, может, и много больше.

– Я не х о ч у, чтоб состояние дробилось, – твердо сказала она. – Артур бы этого никогда не позволил. Именно этого он и старался избежать.

Стерн глубоко вздохнул.

– Вы под сильным влиянием стресса. Это не то состояние рассудка, в котором принимаются решения, не говоря уж об уступках.

Саймон хмыкнул.

– Мистер Стерн, по-моему, вы упустили из внимания главное. Алекса начинает верить, что это ее семья, потому-то ей так трудно с ними бороться. Разве не так?

– Не знаю, Саймон. Пожалуйста, заткнись.

– Ты заставила меня проделать весь этот путь, только для того, чтобы приказать заткнуться? Я полагал, тебе нужен мой совет. И совет мистера Стерна.

– Я хотела твоей поддержки. Как друга.

– Ага. Что ж, я бы тебя поддержал, если б считал, что ты поступаешь правильно, но, честно говоря, я думаю, у тебя ум зашел за разум. Если ты дашь Роберту знать, что желаешь заключить сделку, он сочтет это признаком слабости, вот и все. Он будет соглашаться со всем, что ты скажешь, а сам шаг за шагом захватит контроль, пока не выпихнет тебя вон. Если ты ему угрожала – а я надеюсь, что у тебя хватило ума этого не делать, Роберт нанесет ответный удар, настолько жестокий, насколько сможет. Мистер Стерн абсолютно прав. Артур оставил состояние тебе, к добру или к худу. Пусть Роберт это оспорит. Подожди, пока о н не запросит сделки. Он это сделает, рано или поздно. У него не будет выбора.

– Хороший совет, – проворчал Стерн. – Вы сидите прочно. Зачем вскакивать?

Она стиснула зубы. Утешительные советы, казалось, были специальностью Стерна.

– Я н е сижу прочно. Фактически, я нигде не сижу. Я не могу даже найти себе жилище, если не хочу увидеть свое фото – и адрес – на первой полосе "Нью-Йорк Пост". Роберт, кажется, чувствует, что мы должны сотрудничать, как-то разделить контроль, и, пока желания Артура будут уважаться, я на это согласна. Я не хочу судебной войны, не хочу большой огласки. Поговорите с Кортландом де Виттом, мистер Стерн. Узнайте, что у него на уме. Если нечто такое, что можно обсудить, я готова.

– Это ослабляет нашу позицию. Неизмеримо ослабляет.

– Меня это не волнует. Просто сделайте это. Он, вероятно, сейчас в библиотеке.

– Я думал, э т о библиотека, – сказал Саймон. – Здесь достаточно книг.

– Это кабинет. Здесь есть библиотека, гостиная, столовая, Бог знает, что еще. Где-то есть бальный зал, хотя я его еще не видела.

Она позвонила дворецкому, чтобы тот указал Стерну дорогу.

– Я сделаю, как вы хотите, – сказал он. – Постараюсь выяснить, можем ли мы что-либо обсудить без предубеждения к нашей позиции. Мы исследуем возможности, не более – жестом он изобразил, насколько ненадежны эти возможности, словно бы раскатывал оладьи. На миг он замолчал, возвышаясь над ней, выражение его лица было столь же меланхоличное, как у его тезки Линкольна. – Скажите мне, однако, – произнес он, – вы д о в е р я е т е Роберту? Я должен знать.

Она смотрела на огонь. Обитая панелями комната была темной, но отнюдь не мрачной. Ряды кожаных книжных переплетов поблескивали на полках, картины на стенах были подсвечены.

Довольно странно, но это была одна из тех редких комнат, виденных Алексой, где не было фотографий, ни каких-либо памяток Кира Баннермэна. Взамен здесь был маленький, и не слишком искусный портрет матери Патнэма-старшего, написанный, когда она была еще молода, возможно, до того, как Кир сколотил свое состояние или только начинал его создавать. Ее волосы были туго стянуты на затылке, открывая резкие брови, закрытое черное платье застегнуто еще более глухо, чем требовали обычаи времени, и она не носила никаких украшений. У нее был тот же рот, что у Роберта, и нечто в его выражении, в сочетании с темными глазами под густыми бровями, ясно говорило, что эта женщина легко не сдается, и, что если бы она дожила до старости, то стала бы столь же устрашающей, как Элинор.

– Я так думаю, – сказала Алекса, глядя на портрет. Женщина на нем сумела скрыть от художника большую часть правды о себе, но улыбка на ее губах была двусмысленна, намекала на нечто тайное и весьма сложное. Точно так же, по большей части, улыбался Роберт – улыбкой приятной, но не вполне убедительной, и нелегко поддающейся истолкованию. И все равно, Алекса решила принять его – и его улыбку – как данность. – Я обязана доверять ему. Он – сын Аотура.– Но она не могла забыть того, что видела, или думала, что видела – в Кукольном Доме.