Гийом Мюссо - Квартира в Париже

Когда Маделин бралась за дело, трудно было ею не любоваться. Четкая, стремительная, она умела инстинктивно принимать верные решения. Десять лет в полиции, на передней линии огня, не прошли даром: рефлексы сразу возвращались, когда оказывались нужны.

Открытый коридор утыкался в тонкую дверь, за которой находились классные комнаты. Маделин без малейшего колебания закатала рукав джинсовой куртки и коротким резким ударом локтя высадила ближайшее к дверной ручке стекло. Сигнализация в школе, вероятно, имелась, но дешевая и защищавшая только нижний этаж, где находились компьютеры – интерес для грабителей могли представлять лишь они.

Гаспар не просто удивился – он был близок к панике. Отшатнувшись, он пролепетал:

– Вы считаете, что без этого никак?..

– Лучше помалкивайте, Кутанс, – порекомендовала она ему интимным шепотом и запустила руку в оскалившееся острыми кусками стекла окно, чтобы открыть дверь.

Сориентироваться в первом по счету классе им помог ее импровизированный фонарик. Вопреки прогрессивной репутации этой школы класс CM1-CM2 в стиле «черных гусар» оказался вполне традиционным: грубые деревянные парты, рельефная карта Франции, оформление на тему «наши предки галлы».

Дверь в глубине класса вела в коридор, откуда можно было попасть в классы других секций: CE1-CE2, CP. Дальний класс, самый просторный, был отведен под детский сад. Это сюда, по всей вероятности, водили малыша Джулиана.

Лучик света, пронзив темноту, упал на выключатель. Маделин решительно щелкнула им, пренебрегая осторожностью.

– Непростительная опрометчивость! – пробубнил Гаспар с порога.

Маделин указала пальцем на три картины на стене.

На первый взгляд это были стандартные детские художества: человечки в стиле «палка-палка-огуречик», плоские за́мки, непропорциональные принцы с принцессами в кричащих интерьерах – казалось, все это намалевано так густо, что никогда не высохнет. Зато Маделин сразу узнала американские рамки из древесины ореха, о которых слышала от Файоля.

Они с Гаспаром переглянулись, поняв, что нашли то, за чем сюда проникли. Маделин сразу подумала о приеме «пентименто» – закрашивании фрагментов, увидеть которые можно было бы только в инфракрасном свете. Где-то она читала, что многие картины Ван Гога скрывают под слоем пигмента другие произведения, написанные им раньше. Гаспару пришло в голову «Сотворение мира» – знаменитое полотно Курбе [43] Жан Дезире Гюстав Курбе – французский живописец, пейзажист, портретист. Один из последних представителей романтизма, стоявший у истоков реализма в живописи. , которое художник, не желавший шокировать обывателей, на многие десятилетия спрятал под деревянную панель с банальным зимним пейзажем.

В железном ящике под столом воспитательницы нашелся нож. Гаспар с замиранием сердца подцепил им край одной из картин и увидел под ней толстый слой целлофана – чехол, защищавший другое, настоящее полотно.

Маделин добилась того же, осторожно орудуя ножницами.

Минут за десять они «расчехлили» спрятанные картины, потом отошли на несколько шагов, присели на скошенную крышку парты и восторженно уставились на открывшееся их взору чудо.

Три последние картины Шона Лоренца были еще прекраснее, еще удивительнее, еще сильнее сбивали с толку, чем все, что Маделин и Гаспар могли вообразить.

И не беда, что класс освещала единственная желтая лампочка: казалось, картины сами источают свет.

На первой вился на антрацитовом фоне черный лабиринт. Это напоминало некоторые работы Сулажа. Мрачность цветового решения не мешала картине сочиться светом. Тут не обошлось без загадочной алхимии: черная поверхность отражала бледный свет помещения и превращала его в серебряные отсветы, завораживающие вспышки.

На второй картине чернота уступала место более отрадным оттенкам: свинцовой белизне с серо-розовыми отблесками, по мере приближения к центру приобретавшими насыщенность и яркость. Игра света рождала не то проход, не то туннель, не то сияющий поток, пронизывавший лес белых теней.

Третья картина была самой красивой, самой необычной, самой неожиданной. Это был совершенно голый холст, казавшийся то ли жидким, то ли опущенным в ртуть. Он ставил в тупик своей почти однородной белизной и подталкивал к бесконечным вариантам интерпретации. Гаспар увидел на нем лучи большого зимнего солнца, отражающиеся от уходящих за горизонт снегов. То был само беспримесное, вечное, не загрязненное человеком естество, где небо и земля избавились от границ.