Вячеслав Репин: Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Он понимал, что своим тупиковым положением, в котором он очутился, он обязан не только родителям, но и самой Луизе, ведь на сторону матери она становилась по инерции, делая выбор, по сути, экстремальный, подобно ребенку, который своих близких любит больше всех на свете и не способен сравнивать, кто из них хуже, а кто лучше. Поэтому, упрись дело в другую сторону медали, например в ее отца, и всё могло обернуться тем же максимализмом, но с точностью до наоборот…

По приезде в Гарн, когда Луиза, придя в себя с дороги, оставшись после ванной в синем банном халате и в цыплячьего цвета носках, сидела, скрутившись калачиком, на диване, а Петр, намешав себе виски со льдом, расхаживал по комнате из угла в угол, разговор продолжался в более умеренных тонах.

— Скажи, Пэ, дети у таких, как папа, тоже должны быть с отклонениями? — спросила Луиза. — Я слышала, что это передается по наследству.

— Сомневаюсь. — Петр с трудом поборол на губах улыбку.

— Ты сомневаешься, а вот встал бы на мое место… Господи, я и на себя стала смотреть как-то по-другому.

— Матери твоей я сегодня же позвоню, — сказал он, словно решив покончить с этой темой. — Но прежде мы должны с тобой кое о чем договориться.

— Мама завтра сама приедет.

— Сюда?! — Петр всплеснул руками. — Что же ты молчишь?

— Ну ты же приказываешь мне молчать, успокоиться… Пэ, как мне всё это надоело… Сидела бы дома, никуда бы не уезжала. Жалко, что снег растаял.

— Почему завтра? — не понимал он.

— Не хочет откладывать.

— Тогда надо что-то предпринимать, — заключил он. — Она одного не понимает, что мне не так легко согласиться, как она думает. Мы ведь с Арсеном работаем в одном деле. Я не могу защищать его интересы в одном деле и одновременно преследовать его, помогать твоей маме. Так не делается…

— Придется бросить то и заняться этим. Ты не должен меня предавать.

— Луизенок, я к тому и говорю, что, конечно, я возьмусь, разведу их к чертовой матери! Но пусть всё отстоится пару дней! Это будет проще сделать, когда всё утихнет. Зачем Мари приезжать завтра, этого я не могу понять!

Наморщив лоб и с каким-то новым подозрением косясь на него серыми, трагичными глазами, Луиза не знала, где правда в его словах, а где желание переманить ее любой ценой на свою сторону, и враждебно молчала.

— Прав я или не прав? — настаивал он, чувствуя, что сопротивление ее сломлено.

— Прав, Пэ. Но что мне толку с твоей правоты? Вот и здесь одни выяснения…

Многое в голове у Петра всё же не укладывалось. Коль скоро рассказанное Луизой правда — и сомневаться в этом не приходилось, — то как это могло грянуть всем на голову ни с того ни с сего? Как вышло, что Мари, прожив с Арсеном столько лет, внезапно сделала подобное открытие?

Всё казалось писанным вилами по воде. Была ли Мари столь наивной в этих вопросах? Положа руку на сердце, Петр не мог бы сказать, что она вне всяких подозрений; подобное неведение почти всегда объясняется сознательным нежеланием человека видеть вещи такими, каковы они в действительности, во имя тех или иных личных выгод. Не было для Петра секретом и то, что Брэйзиеры давненько уже жили каждый своей жизнью, довольствуясь соблюдением внешних приличий. Кто мог сегодня поручиться за то, что отношения Брэйзиеров дошли до крайней черты? Какой ни есть, но всё же опыт, накопленный им в ведении бракоразводных дел, диктовал осмотрительность. Сколько раз он становился свидетелем того, как протагонисты подобных ссор в своем порыве «начать всё с нуля» лишь подливали масла в огонь и делали это лишь для острастки друг друга. А поэтому нередко случалось так, что, как только вспыхивало настоящее пламя, как только становились заметны его разрушительные последствия, стороны остепенялись. И у разбитого корыта оставались не они сами, а все те, кто принимал их намерения за чистую монету. За годы общения с Брэйзиером хорошо его изучив, Петр вполне отдавал себе отчет, что в критическую минуту Брэйзиер способен на холодную расчетливость. Казалось очевидным, что тот едва ли будет согласен на расторжение брака мирным путем. Расчеты Мари на мягкотелость мужа выглядели опрометчивыми. Раздел имущества предстоял бы слишком сложный. Скорее всего, он завяз бы в непреодолимых трудностях. В любом случае Петр считал необходимым тянуть с ответом Мари до последней минуты, и по-своему оказался прав.

На следующий день Мари Брэйзиер в Париже так и не появилась. Не давал о себе знать и Брэйзиер, видимо чувствуя или зная с достоверностью, что жена успела нашуметь о произошедшей ссоре. На неделю, предшествующую новогодним праздникам, воцарилось затишье. Оно было нарушено всего один раз звонком брата Луизы. Решив возвращаться в Нью-Йорк раньше времени, Николя позвонил сестре перед вылетом из марсельского аэропорта и заверил, что «отчий дом» из сумасшедшего превратился в мертвый, что отец пережидает грозу у себя в конторе, отгородившись от реального мира «сворой дрессированных секретарш», а мать будто бы собирается вскоре приехать к нему в США…