Вячеслав Репин: Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Стояли морозныебессолнечные дни. После короткой оттепели снежный наст, державшийся с последних чисел старого года, кое-как стаял, и земля, словно полиняв, продолжала белеть клочьями лишь по краям полей, вдоль обочин дорог и в лесных прогалинах. Зима брала измором, однообразием холодных коротких дней, обжигающей сыростью, трудностями в передвижении из-за гололеда и мелкими неприятностями, вроде очередной потекшей батареи или с утра спустившей шины автомобиля. Но именно неприятности придавали домашней жизни какой-то новый смысл и даже некоторую полноту, которых быт лишен в обычное время.

Отопление дома работало на полную мощность, но комнаты не прогревались. В рабочей комнате Петра и на втором этаже, но особенно в мансарде Мольтаверна становилось холодно. Попытки разогреть нижнюю часть дома сильным огнем в камине оказывались безрезультатными. Мольтаверн уверял, что недогрев одной из половин отопительной системы вызван не длиной подающих труб или плохим расчетом системы, а неисправностью одного из вентилей.

Затевать ремонт в холода Петр не решался и предлагал начать с изоляции. Почему для начала не проложить чердачное перекрытие утеплителем? Петр был уверен, что одним утеплением можно добиться существенного улучшения. Осмотрев вместе с Мольтаверном чердак, решили заняться этим в ближайшую субботу…

Еще не было восьми утра. Луиза, приехав в Гарн за полночь, могла проспать до полудня. И Петр попросил Мольтаверна быть потише. В своем обычном рабочем наряде — комбинезон, головной боб из джинсовой ткани, рабочие рукавицы, армейские бутсы — Мольтаверн выносил на террасу утеплительные маты, купленные Петром еще до того, как чердачные помещения осмотрел сосед-архитектор, который посоветовал воспользоваться более простым и менее дорогостоящим методом: рассыпать по всей площади чердака хороший слой керамзита. Сюда же, к террасе, Мольтаверн и вынес мешки с керамзитом, а затем стал таскать их наверх и, как ни старался, поднял на лестнице шум.

По ступенькам протарабанили быстрые гулкие шаги. Луиза вырос на пороге гостиной. Босиком, в светлом шерстяном халате, она вскочила на диван, обняла себя за колени и, сонно засмотревшись в раскочегаренный вовсю и завывающий камин, томным теплом наполнявший гостиную, начала счастливо млеть от догадки, что в доме что-то происходит. Опять внедрялись какие-то новшества. И опять без ее ведома! В обстановке, в самой тишине чувствовался какой-то подлог. Но она даже предположить не могла, в чем дело.

Петр объяснил, что к чему: на пару с Леоном они решили взяться за чердак. И, не успев покончить с завтраком, возбужденная лишь от одного предвкушения перемен, Луиза решила внести свою лепту. Пока они занимаются своим чердаком, она взялась самостоятельно сделать перестановку в гостиной, о чем уже давно договаривались. Леон ей мог понадобиться только в последний момент, чтобы передвинуть тяжелую мебель.

Петр начал было протестовать. Но Луизу уже никто не мог остановить. Он убрал со стола посуду, оставшуюся после завтрака, и принялся помогать ей передвигать кресла, а затем и диван. Но им помешал звонок телефона. Ему пришлось пойти ответить.

Звонил отец Луизы. Звонок застал Петра врасплох. Извинившись за внезапность своего появления, за то, что он не давал о себе знать на протяжении всех праздников, Брэйзиер огорошил сообщением, что находится в Париже, но еще больше просьбой немедленно увидеться. Ему нужно было переговорить о чем-то «архиважном» и неотложном, он хотел взять такси и сразу же приехать в Гарн.

С какой-то еще утренней заторможенностью в голове, удивляясь уже не звонку и не тону, а самой решимости Брэйзиера, с которой тот настаивал на немедленном визите, Петр промычал в трубку что-то неопределенное и не успел собраться с мыслями, как Брэйзиер, не дав ему опомниться, сказал, что сразу же выезжает, поблагодарил и положил трубку.

Прекрасно понимая, что в Гарн Брэйзиер ехал для обсуждения своей домашней неразберихи, а возможно, уже припас и какие-нибудь новости, Петр вдруг спрашивал себя, что делать с Луизой, ведь не могла же она присутствовать при разговоре. Но Луиза и сама испуганно металась между ванной и перевернутой вверх дном гостиной, на ходу переодевалась и, морща лоб, давала торопливые наставления:

— Только умоляю тебя, Пэ! Про меня никаких разговоров. Ты ведь мастер влезать с папой в откровенности. Про маму что угодно можешь говорить. А про меня — ничего не надо… Можешь сказать, что она звонила и просила помочь, понимаешь? Так будет даже лучше. А то ведь не понятно, откуда ты обо всём узнал. Господи, как всё это надоело! Я никогда, никогда не выйду замуж, клянусь тебе… Чтобы не мучить никого, не жить в этой слякоти. И не развешивать все эти сопли… Что нам делать? Пэ, ну придумай что-нибудь!