Вячеслав Репин: Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

— Никакой путаницы не будет. В отличие от тебя, мне это ничего не стоит, — успокаивал он, хотя в душе, видя, в какое она приходит состояние, невольно заражался ее волнением, вновь переполнялся раздражением к ее отцу, которое успел преодолеть в себе. — Вот что, Лисенок, поезжай-ка ты домой, — добавил он, обдумывая какой-то план. — Пока у меня есть время отвезти тебя к поезду. А позднее я к тебе заеду, и пойдем вместе обедать…

— Ты прав… Только ты должен пообещать, что без меня не напутаешь чего-нибудь.

— Обещаю.

Испустив вздох облегчения, Луиза засеменила в свою спальню собирать вещи.

— Я уже начал настил вскрывать, — растерянно произнес Мольтаверн, войдя в гостиную и застав в ней полнейший бедлам, а Петра почему-то сидящим посреди беспорядка на диване. — Хотите посмотреть?

— Подожди, Леон, подожди… — Забыв и о чердаке, и об утеплении, Петр пошел пересортировывать в коридорной нише какую-то одежду, но тут же вернулся и спросил: — Кстати, могу я тебя попросить помочь немного прибрать? Хотя бы раскидать по углам хлам в гостиной. Луиза навела шороху… Ко мне должны заехать.

С тем же недоумением, не понимая, почему к столь рьяно начатому делу все вдруг остыли, Мольтаверн засучил рукава и принялся наводить в гостиной порядок, делая это с таким видом, резкими движениями из стороны в сторону, будто разгонял по углам что-то живое.

В машину они сели только через сорок минут. По расчетам Петра, до приезда Брэйзиера, если он действительно сразу смог сесть в такси, как пообещал, не оставалось ни минуты. Но и ехать на большой скорости было невозможно. Не успел он свернуть с аллеи на шоссе, как машину занесло. Дорогу покрывал сплошной гололед…

При выезде из поселка на главную дорогу он пропустил встречную машину, уступая ей для поворота весь перекресток, и в ту же секунду Луиза издала такой звук, что он едва не скосил кусты на обочине. Вскочив на колени и повернувшись назад вслед повернувшему такси, Луиза уверяла, что в такси сидел отец: на нем будто бы была шляпа и темные очки. Она была уверена, что он не мог их не заметить, не мог не узнать машину.

Петр машинально притормозил, съехал на обочину. Он не знал, как лучше поступить: ехать на вокзал или возвращаться.

— Поехали назад, — сказала Луиза. — Скажем, что за дровами ездили.

— Ты наверное ошиблась? Арсен ведь не носит шляп.

— Абсолютно уверена! Это какой-то кошмар…

— Луиза, как можно из-за чепухи впадать в такое состояние? Я всё улажу, поверь мне.

— Как ты объяснишь бегство? И Леон скажет, что меня не было. Ты же сам его попросил. Ты представляешь, что Леон может наплести, пока нас нет?

— Тогда лучше ехать на вокзал, — заключил Петр. — По дороге назад я что-нибудь придумаю. — И он решительно вырулил на дорогу…

Луиза не ошиблась. По возвращении в дом легкий, едва уловимый, пряный запах чужого одеколона стоял в прихожей, а на столике перед входом лежала темно-серая фетровая шляпа.

Петр сбросил пальто и услышал бубнящий голос Брэйзиера, доносившийся из гостиной и прерываемый медлительным баском Мольтаверна.

Пройдя к гостиной, Петр остановился на пороге. Взгляды их встретились. Они выражали, пожалуй, понимание друг друга, в одной секунде слившуюся в совокупность всего того, что каждый из двоих знал о другом, но о чем никогда не стал бы говорить вслух, зная наперед, что будет понят превратно.

— Что за пожар? — произнес Петр и, протянув руку для пожатия, шагнул в гостиную. — Что у тебя опять?

— Надеюсь, я не нарушил твоих планов? Ведь вправду получается… как с цепи сорвался. — Брэйзиер усмехнулся и, загадочно улыбаясь одними щеками, сел на диван.

Брэйзиер смотрел на Петра умоляюще, виновато и одновременно с упреком. Он не знал, с чего начинать.

Петр старался не задерживать на госте взгляда, не мог не делать сопоставлений между тем, каким он представлял Брэйзиера раньше, и тем, что узнал о нем нового. Ему вдруг казалось, что всё в его внешности поразительным образом сходится: ямка в подбородке, нечто очень мужское, высеченное в форме рта, двусмысленная мягкость манер и особенно жестикуляции, какая бывает свойственна человеку, постоянно чувствующему на себе чужие взгляды.

— Будь добр, Леон, приготовь нам кофе, — сказал Петр Мольтаверну, который освобождал для гостя кресло, переставляя временно убранные с комода настольные лампы на их обычное место. — Или ты что-нибудь другое хочешь? — Он перевел взгляд на Брэйзиера.

— Чашку кофе выпью с удовольствием.