Александр Бренер - Жития убиенных художников

Проклятые соглядатаи!

Я ещё потолкался в магазине минутку, чтобы не было подозрительной спешки и нервозности, а потом решительно устремился к выходу. И тут слышу:

— Сеньор! Сеньор!

Я даже не оглянулся.

— Сеньор!

И ещё какие-то крики, но я не понял, что именно.

Тут я повернулся и говорю по-английски:

— Вы ко мне обращаетесь?

Хозяин — человек с волнистыми чёрными волосами и висячими щеками — размахивает руками и что-то орёт.

Собеседник его тоже на меня уставился.

Тут я осознал, что разговоры с этими сеньорами ни к чему не приведут, и одним прыжком сиганул на улицу. Сразу же и побежал.

Слышу — они за мной. И орут:

— Эй! Эээй!

Я бегу, бегу куда-то по каменной мощёной улице — напротив меня собор, сбоку — банк. Трамвайные пути. Бар. Табачная лавка. Аптека.

А они — за мной. И, кажется, их уже не двое, не трое, не четверо, а ещё больше — целое множество!

Толпа упырей и халтурщиков! И все — за мной!

Я начал уставать, сердце стучало молотом. Дышал только ртом, широко распахнутым. А бежать всё-таки надо, ничего не поделаешь.

Тут я бутылку из куртки выхватил и швырнул в сторону. Она, как настоящая бомба, об стену ударилась и лопнула: бум-дзынь-бооооомбс!

Прощай, траппа, к чёрту!

Халтура! Ах!

Я бегу, хотя уже больше не могу. А они — за мной, и кричат:

— Полиция! Полиция!

Я бегу, бегу, и вижу вдруг скверик — зелёный, с деревьями. С каким-то памятником, вроде могилы…

Этакий жалкий пятачок зелени, с камнем обтёсанным!

Милан — сплошь камень и штукатурка, кирпич, металл… Черепичные крыши, брусчатка, асфальт… Парки в нём — надувательство.

Всё — надувательство!

Я бегу, а сердце стучит: Леонардо… да Винчи… Тайная… Вечеря… Чаша… Вино… Могила…

Граппа — да будь ты проклята!

А сзади — топот, возня, возгласы.

Суки радуются: близится их возмездие.

Аааххх!

Тут я понял, что больше бежать не могу — сердце в горле колотится, ужас. И в затылке тоже что-то переворачивается — крышка какая-то, диск.

И где-то рядом ворона или галка кричит: кар-кра-дур-рак-ра!

Кар-кур-дар-ак!

Кирпичи, камень, гранит… Трамвайные рельсы…

Да, крышка мне, думаю.

Ох, этот скверик зелёный, маленький! С камнем!

Упал на травку.

Преследователи уже надо мной, с глазами выпученными. Упыри настоящие!

А я лежу на спине и дрыгаю ногами в воздухе. Как жук, как упавшее насекомое.

А галка или сорока где-то: дур-ка-рак-ра!

И вижу я: я уже не я. Отнюдь.

Ничего себе!

Не статуя Возмездия, не ревизор. Не Командор и не тень его.

Не истребитель в облачном небе.

Не то и не это.

Я — другой протагонист!

Грегор-протагонист!

Протагонист знаменитого рассказа Кафки.

А?

Я — Грегор Замза. Дур-кар-рак-кра!

Да, Замза.

Вот моё имя в этом сквере под деревьями — Замза, Замза, да.

И сквер сей уже вовсе не маленький, а большой-пребольшой, как лес, и деревья в нём могучие, огромные. И трава — густая, обильная.

Кра-гра!

Ревизор превратился в насекомое. Суки, халтурщики, поняли?

Потащите теперь меня в полицию?

Перевернёте меня со спины на брюшко?

Поставите навытяжку?

Наденете наручники?

Схватите меня за десять моих ножек и потащите?

В каталажку посадите?

Будете судить насекомое?

Ха, пожалуйста!

Судите! Дураки!

Кар-дур-кар-рак!

Метаморфоза совершилась, господа присяжные заседатели!

Я — жук Замза, могучее волшебное насекомое!

Был Командор, а таперича жук!

Дур-кар-рак!

Судите жука! Выбивайте из него признание: жу-жу-жу! Дурачьё!

Ничего у вас не полууууууучится!

ДУРАКИ!

Жжуууу!

Жуууууу-уууууууууууу-ууууууууууу!

— Дур-ка-рак! Крак-ра-хра!

Да здравствует свобода!

Свобода и равенство!

Да здравствует освобождение!

Жжжууууууууууу-жжуу-жууу!

Кра-дур-кра!

Да здравствует равноправие!

Жу-жжжжуууу-жжжжу!

Идите вы все на хуй!

Упыри, дураки, сволочи!

Жжжу-жжжжуууууууууууууууу!

Прожужжав эту тираду, я каким-то незаметным усилием перевернулся со спинки на брюшко и быстро-быстро засеменил своими ножками. Мои преследователи даже пальцем пошевелить не успели, а я уже улизнул в густую траву и скрылся от них в зарослях и одуванчиках. Навсегда.

ДА, НАВСЕГДА, ПОНИМАЕТЕ?

Ищите теперь меня под камнями, ничтожества.

Пауль Клее сказал: «Когда я закрываю глаза, то сразу вижу карикатуру».

Блажен тот, кому не нужно закрывать глаза, чтобы видеть мир как карикатуру.