Николай Евдокимов - Происшествие из жизни...

— Венгр это был! Твой соотечественник!

— Враки, — сказал Иван, — какой дурак полезет в бушующее море…

Он засмеялся, и жена его засмеялась. А я рассердился на них, потому что знал, что история эта правдива, так было, и смеяться тут нечего.

Я обиделся на Ивана. И только потом, вернувшись в Москву, узнал, что венгра, который, не задумываясь, бросился в бушующее море спасать тонущего курортника, звали Иван Фельдиак.

Так что узнал я, какие они — венгры, — или нет?

Пора было уезжать домой, в Москву.

Я пришел к Жуже проститься.

— Я уезжаю, Жужа, — сказал я. — Прощай, милый человек.

— Николас, — воскликнула она, — мне печально.

— Я привык к тебе, — сказал я, — мне будет тебя не хватать.

— Зачем всякие слова, Николас? — проговорила она. — Вся жизнь «здравствуйте» и «до свидания». Возьми меня в Москву, — вдруг сказала она.

— Ну, что ж, поехали… Положу в карман, и полетим. Влезешь?

— Попробую, — сказала она.

Вдруг зашипели на стене часы, как они обычно шипят перед боем. Но, пошипев, не зазвонили. Качнулся маятник и остановился — стрелки застыли на цифре двенадцать. И в комнате наступила тишина, ее не слышно было, когда часы ходили, их тиканье было как дыхание живого существа, незаметного и необходимого. Жужа вздрогнула, и я вздрогнул.

— Часы остановились, — сказал я.

— Остановилось время, — проговорила она, принесла стул, встала на него и уже приподняла руку, чтобы завести часы, но задумалась на мгновение и сказала: — Ключ от часов на кухне… на окне… пожалуйста.

Я долго искал ключ, не было его на кухне ни на окне, ни в ящике посудного шкафа. Я не нашел его и вернулся в комнату. Жужи не было.

Впрочем, нет, она была. Она стояла там же на стуле — маленькая мраморная фигурка, которую можно было легко уложить на ладони. Это была копия той Жужи, которая еще несколько минут назад стояла тут на стуле живая и которая хотела завести часы, чтобы снова двигалось остановившееся время.

Я взял мраморную Жужу, положил на ладонь.

— Это ты, Жужа? — спросил я. Но, каменная, она молчала. — Зачем ты это сделала? Ну, зачем? — воскликнул я и только сейчас удивился тому, что даже не удивился ее превращению.

Впрочем, может быть, она, живая, спряталась, поставив на стул свое изображение, сделанное, возможно, когда-то ее другом Кишфалуди-Штроблем? Но нет, ее не было в квартире, она не спряталась от меня, оставив мне на прощание эту изящную скульптуру.

Часы стояли. Время остановилось.

Я положил мраморную куколку в карман, захлопнул дверь и ушел.

На улицах Будапешта жизнь текла своим чередом, здесь все было по-прежнему, бежало время, торопились люди, спешили по своим делам…

Пограничники ни в будапештском, ни в московском аэропортах не заметили, что вместе со мной две границы пересекла венгерская жительница Жужа.

Я поставил ее на письменный стол в своем кабинете. Солнце глядит в окно, пронизывает Жужу, и Жужа светится, живые токи струятся в ней. Я смотрю на нее, она смотрит на меня. Однако выражение ее лица грустное. О чем она грустит? Я догадываюсь о чем. О Венгрии. О родине своей. Зачем я увез ее?

Прошло два года. И снова мне предстояла дорога в Венгрию. Я ехал в поезде и вез с собой мраморную Жужу. Она лежала у меня в кармане, холодный каменный человечек, который жил только в моих воспоминаниях. Поезд промчался по советской земле, пересек границу и поехал по венгерской равнине.

— Здравствуй, Венгрия, — сказал я сентиментально, ощущая, как запах этой земли обволакивает меня. Я полез в карман, чтобы вынуть оттуда Жужу и показать ей ее родину, но Жужи в кармане не было.

Я обшарил все купе, весь вагон обошел, но Жужи не было. И праздника на душе как не бывало. Когда и как я потерял Жужу?

Так и приехал я в Будапешт с ощущением вины и потери, не радуясь новой встрече с землей, которую, мне казалось, уже любил. Жил я в гостинице «Астория», ходил на какие-то совещания, встречался со многими людьми, день бежал за днем, а пустота на сердце не заполнялась ничем.

И однажды, сидя в зале заседания, слушая очередного оратора, я встал, невежливо встал, ибо оратор еще говорил, прошел через весь зал к выходу, сел на трамвай и поехал на улицу Атилла. Вошел в подъезд знакомого дома, не стал дожидаться лифта, взбежал на четвертый этаж, толкнул дверь Жужиной квартиры — она была не заперта — и вошел.

В комнате на стуле в той давней знакомой позе стояла она, Жужа, намереваясь завести часы.

— Ой, Николас, — сказала она. — Где ты был так долго? Нашел ключ?