Николай Евдокимов - Происшествие из жизни...

У всякого путешествия есть, как и вообще у всего на свете, начало и конец. Впрочем, начало-то есть, но конца-то, может быть, и нет, потому что остается память, а память — это преодоление времени и пространства.

Что я узнал о Венгрии? О людях, живущих в этой стране? Да и узнал ли?

В старой Большой энциклопедии издательства «Просвещение» так сказано:

«Венгры среднего роста, мускулисты, пропорционально сложены, с резко выраженными чертами лица, темными, огненными глазами и черными волосами, пылким, легко возбуждаемым темпераментом, ораторским талантом и сильной привязанностью к родине, любят музыку и танцы, они храбрые солдаты и искусные наездники. Оригинальны и характерны их национальный танец (чардаш), то серьезный, то замечательно живой и веселый, и народные песни».

А еще вот в «Спутнике туриста» С. Филиппова 1906 года можно прочесть, что город Пешт —

«один из красивейших и элегантнейших современных городов Европы. В смысле уличного оживления его нельзя и сравнить с Веной. В иных местах это оживление переходит даже границы благодаря кипучему темпераменту венгерцев. Крики «Эльен!» («Ура!») приходится слышать чаще, чем следует, в театрах они заменяют аплодисменты».

Не знаю, как насчет криков «Эльен!» и оживления, переходящего границы, но все остальное, по-моему, верно и поныне.

Я сидел в гостях у Ивана Фельдиака, сотрудника Союза писателей Венгрии, на долю которого выпала нелегкая обязанность заниматься гостями, приезжающими в Будапешт со всех концов земного шара. Он молод, энергичен, услужлив, остроумен и, по-моему, один справляется почти с такой же работой, которую в Москве выполняют многие сотрудники нашего Союза писателей. В небольшой его квартире тесновато, но уютно. И есть в этой квартире что-то московское, что-то русское, здесь между собой говорят не только по-венгерски, но и по-русски, русские книги лежат на столе, угощают русской едой. Этот налет России сразу чувствуется, как только входишь в квартиру: жена Ивана русская, владимирская, их дочь легко говорит и по-венгерски, и по-русски.

Мы сидим в тесной кухоньке, едим венгерско-русскую еду и, как за всяким застольем у нас в России, говорим о политике, что-то хвалим, что-то критикуем. Иван говорит мне, какие хорошие люди русские.

— Ну да, — шучу я не очень остроумно, — попробуй при жене сказать что-то другое, — и, в свою очередь, восхищаюсь венграми.

О мелочах каких-то я говорю, которые меня поразили, о том, что в будапештском метро, как только входит в вагон женщина или старик, им услужливо уступают место, а на улице вдруг останавливается поток машин, чтобы дать пройти замешкавшемуся пешеходу, или вот вчера видел: поскользнулась женщина, упала, вскрикнув, и на помощь ей рванулось множество людей, даже с противоположной стороны улицы прибежали трое мужчин. А женщина сама поднялась, не понадобилась ей помощь, однако это единодушное, почти инстинктивное стремление прийти на помощь не то чтобы удивило меня, но растрогало, и я спросил себя, так ли я тоже быстр в желании услужить и помочь незнакомому человеку.

Иван слушал меня, не скрывая улыбки, и я спросил, почему он ироничен к моим словам. Он развел руками, сказал, что все это элементарно в человеческих взаимоотношениях и не требует ни восхищения, ни удивления, это так же элементарно, как «здравствуйте» при встрече со знакомым человеком. А разве я не знаю, что в русских деревнях люди здороваются даже со случайными прохожими?

— Знаешь, что было летом на Кавказе в Доме писателей? — спросил я.

— Ну, что же там было?

— Был шторм, вот что было. И один из курортников спьяну, наверно, решил искупаться. И его понесло от берега, и он уже барахтался среди волн, еле видимый, обреченный на гибель, ибо спасти его было невозможно в такую бурю. Его жена, обезумевшая от горя, рыдала на берегу, а несчастного ее мужа все дальше уносило от берега. И тогда в это бушующее море, схватив спасательный круг, бросился какой-то отдыхающий здесь венгр и сумел доплыть до несчастного утопающего, бросил ему круг, а сам остался один в волнах. Пьяный карабкался к берегу, круг тянули за канат, а его спаситель метался в разъяренном море.

— И что же, утоп? — спросил Иван, усмехаясь.

— Чему ты смеешься? — я рассердился. — Спасся, выплыл, но мог утонуть…

— Ты сам все это видел? — спросил Иван.

— Я не видел, люди рассказывали, местная газета писала.

— Мало ли что люди расскажут, да и газета небось приврала, — сказал Иван. — Кто же это был?