Вадим Голубев - Записки генерала Жихарева. Роман ужасов

— Жмурик! — доложил пожилой охранник.

— Надо же, три часа прошло! — глянул на часы Вася Фомин.

— К похоронам готовы? — спросил Пашка.

За это время для Иры сколотили гроб и выкопали отдельную могилу. Иру одели и положили в гроб.

— Товарищ комиссар первого ранга! Дозвольте шубку оставить! Она ей теперь ни к чему, а у меня дочка такого же роста, как покойница, — попросил пожилой охранник.

Иру похоронили в отдельной могиле, засыпали холмик лапником. Воспитателя отнесли в морг, где врач выписал заключение о смерти от геморроя. Пашка с Васей, погрузив в машину пьяного водителя, отправились в Свердловск. Оттуда Жихарев позвонил Лаврентию. К своей чести, в отличие от других соратников вождя, он не укрывался в Куйбышеве, а все время был в Москве.

— Задание выполнено, товарищ нарком. Заключенный Радек скрылся в неизвестном направлении.

— Хорошо! Только что же в Первоуральске за начальство, у которого заключенные скрываются? Что будем с Фоминым делать?

— Думаю, Лаврентий Павлович, Фомина надо расстрелять.

— Действуй! — положил трубку Берия.

— Понял? — обернулся Пашка к присутствовавшему при разговоре начальнику областного управления.

— Понял, сейчас распоряжусь.

Через несколько минут они спустились в камеру, куда поместили Васю Фомина.

— Гражданин Фомин! Вы способствовали побегу особо опасного политического преступника Радека. Военным трибуналом вы приговорены к высшей мере наказания — расстрелу, — объявил Жихарев.

— Паша! — упал на колени старый друг, которому Жихарев выстрелил в лоб.

За эту операцию Пашку наградили орденом Отечественной войны второй степени.

— Мы только что учредили этот орден, но пока не торопимся им награждать, — сказал Хозяин. — Во-первых, народ еще не привык к новым орденам. Во-вторых, мы все еще отступаем, и введение новых наград может быть неправильно понято фронтовиками.

Жихарев снова осел на даче вождя. На его глазах шло вытеснение русской обслуги и охраны. К середине войны в окружении Сталина остались только трое славян: Власик, Поскребышев и Пашка. Остальное окружение стало преимущественно мегрельским. Менялось питание Хозяина и свиты. Если до конца сорок первого года все перебивались бутербродами с сыром и колбасой, то в сорок втором уже появились супы и вторые блюда. После Сталинградской битвы вновь на столе вождя начала красоваться икра и осетрина. Сталин приказал отозвать из действующей армии всех организаторов рыбного промысла, всех специалистов по приготовлению икры, копчению и засолу деликатесной рыбы. После сражения под Курском на обед начали подавать три первых и не менее трех вторых блюд. Когда же на обед приглашались командующие фронтами, устраивались настоящие пиры. Начала преобладать кавказская, в-первую очередь грузинская кухня. Неоднократно Лаврентий поднимал тосты за мегрельскую обслугу и охрану.

— Янычары революции, янычары вождя, — так называл Берия своих соплеменников, спасавшихся от фронта за забором Кунцевской дачи.

Все они получили офицерские звания, с головокружительной быстротой увеличивалось число звезд на их погонах, введенных в начале 1943 года. Тогда же для командного состава органов госбезопасности были введены армейские звания. Власик, Поскребышев и Жихарев получили звания генерал-лейтенантов.

— По какому роду войск хочешь быть генералом? — спросил Сталин начальника своего секретариата Поскребышева.

— Хочу быть генералом авиации, товарищ Сталин, — выдохнул тот.

— Почему не артиллеристом или танкистом? — допытывался вождь.

— Форма у летчиков больно красивая, — засопел Поскребышев.

— Ладно, будешь летчиком. Генералом-лейтенантом авиации будешь. Мне, как маршалу Советского Союза, положен помощник в звании генерала-лейтенанта, а род войск не оговорен. Будь по-твоему.

С присвоением воинского звания Поскребышеву вышел курьез. Он решил щегольнуть новенькой формой на одном из совещаний Сталина с командующими фронтами и руководством Генерального штаба. Маленький, лысенький Поскребышев, загребая короткими ножонками в галифе с голубыми лампасами, засуетился около стола. Гневно засверкали глаза командующих фронтами, иронические усмешки пробежали по лицам штабистов. Вождь заметил эту реакцию, и когда Поскребышев проходил мимо, поставил ему подножку. Взмахнув ручонками, тот еле удержался на ногах.

— Тоже мне, летчик! Ходить не умеешь, а летать лезешь! — презрительно бросил Сталин.