Ее монолог был прерван хлопком входной двери. Димитрис уронил трубку, но отец уже вошел в комнату.
У окна стоял ухмыляющийся Яннис. Димитрис с багровым лицом тем временем спешно застегивал ширинку. Его отец, пришедший прямо из бара, выудил из сына достаточно информации, оправдывающей жестокую порку по голой заднице.
Разговор с Наталией стал для Димитриса переживанием, максимально приближенным к соитию. А стыд оттого, что его застукали, всю жизнь мучил Димитриса, преследуя даже во сне. Женщина, говорившая по телефону, все еще была предметом его повторяющихся фантазий.
И вот он услышал в исповедальне тот самый голос, который не давал ему покоя пятнадцать лет. Точь-в-точь как у Наталии.
С того дня, как в часовню пришла на исповедь белокурая женщина, минул не один месяц, но до сих пор воспоминания о ее голосе неусыпно терзали Димитриса. Он ворочался без сна до двух-трех часов ночи, потом вставал и молился, пока не затекала спина, а от боли в коленях, упирающихся в каменный пол, не начинали литься слезы.
Он и сам искал искупления, но ничто не могло снять с него греха или заглушить голос, которым он был одержим. Несколько месяцев Димитрис боролся с собой. Теперь лики святых на иконах больше не казались ему добрыми. Они смотрели укоризненно.
Яннис бросил взгляд на свой «Ролекс».
— Мне пора, — заявил он.
Димитрис встал:
— Спасибо, что заехал.
— Рад был тебя повидать, — сказал Яннис.
Он не подался к брату, а отстранился от него.
— Передай от меня привет родителям, — пробормотал Димитрис.
Тяжелая деревянная дверь закрылась за ним, и Яннис вздохнул с облегчением. Он провел в монастыре час, и ему хватило этого с лихвой. Он поскользнулся и проехался спиной по тропе. Спускаться было труднее, чем подниматься. У него ушло на это около сорока минут, но наконец он увидел свою машину, сверкающую, как зрелый томат, на дороге внизу.
Он добрался до «порше», сел в машину и замер на несколько секунд, потом потянулся, взял с пассажирского сиденья сладкие баранки кулури , которые мать приготовила для Димитриса. Съел пять штук одну за другой, затем закурил.
Вскоре после ухода Янниса дверь монастыря снова открылась. Оттуда быстрым шагом вышел Димитрис. Он больше не мог выносить взглядов святых, которые смотрели на него со стен и потолков, изображений ада и рая вокруг. Они преследовали его. Уверенность в спасении покинула Димитриса. Когда пробьет час, неизвестно, где он окажется — среди овец или среди козлищ. Кофе… Исповедь… Возможно, его брат прав. Может быть, им одна цена.
Найти Бога в стенах монастыря он не сумел. Бывало, он проводил ночь в какой-нибудь из ближних пещер, в которых жили и молились отшельники. Но лишь глубже заглянул во тьму своей души. Слова Иисуса из Евангелия от Матфея звучали у него в ушах и гулким эхом отдавались от каменистых стен:
«А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» [37] Матфей, 5: 28.
.
Начала опускаться темнота, и Димитрис побежал, чуть не падая, по тайной тропе из монастыря, направляясь к ближайшей горе, на которой никогда не селились монахи. Ее вершина была чиста и свободна. Там на него не будут взирать ангельские лики. Там его не будут преследовать образы Страшного суда. Вот куда ему нужно.
Его окутал туман.
К тому времени Яннис выкинул второй окурок в окно машины. Он по привычке посмотрел на себя в зеркало заднего вида, потом вставил ключ в замок зажигания. Взревел двигатель, и Яннис нажал на педаль газа.
На повороте еще раз мелькнул монастырь, неосвещенный, одинокий. Но это ощущение одиночества не шло ни в какое сравнение с тем, что Яннис увидел затем. На вершине соседней горы маячила человеческая фигура, вокруг которой реял туман, клубились гонимые ветром облака. В какой-то миг серая пелена скрыла силуэт полностью, а несколько секунд спустя, когда она развеялась, человека уже не было. Гора опустела.
Яннис включил погромче радио и поехал дальше.
Оторванность от мира. Превратно истолкованное чувство вины. И такие трагические последствия… Жизнь священников, принесших обет безбрачия, не всегда легка. Она перекраивает и душу, и тело.
Метеора — впечатляющее место, и она навеяла мне мысль о разнице между одиночеством и уединением. Греки не разделяют эти понятия, у них есть слово «монаксия », которое объясняет, почему люди, завидев одинокого человека, сочувствуют ему. В некоторых ситуациях для этого, вероятно, есть все основания, но вот время идет, а я становлюсь сильнее в своем уединении. Теперь я знаю разницу между ним и одиночеством.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу